Чужой ребенок
Шрифт:
Как он может?
— Слушай, Хазаров… — я решаю больше не миндальничать с “вы”, не разводить церемоний. Тем более, что со мной тоже не особо церемонились. И церемонятся. — Ты , все-таки, феерический урод. Просто феерический. Ты меня обвинил бог знает в чем, чуть не убил, прогнал, запретив видеться с единственным дорогим мне человеком, а сейчас просто приходишь и предлагаешь вернуться? Куда? В твой дом? А, может, еще и в твою постель? А не пошел бы ты, Хазаров?
Говоря это все, я прекрасно осознаю, что могу отхватить. Хазаров не из тех
Но как же устала я сдерживаться и быть доброй и всепрощающей Аней!
Хватит. Слишком много желающих потоптаться по мне.
— Обвинил… — Хазаров неожиданно, вместо того, чтоб просто уничтожить меня, принимается говорить, — на тот момент были все доказательства… А ты не захотела ничего сказать в свое оправдание.
— А ты бы услышал? И мне надо было оправдываться в том, чего не делала?
— Услышал бы, — спокойно отвечает Хазаров, усмехается, так знакомо, углом губ, и мне становится больно… — Я ждал твоего ответа…
— Ты не ждал, — горько перебиваю его, — ты мне предложил варианты: или я признаюсь, и тогда ты меня прощаешь… непонятно, за что… или не признаюсь, и тогда…
— Я был расстроен… — ого! А вот это признание из Хазарова вырывается с трудом, чуть ли не со скрипом зубовным, так ему не хочется говорить, и выглядеть не хочется слабым, — ты… Ты меня зацепила, Аня… Как никто никогда не цеплял… И представь, насколько мне было непросто понимать, что ты… Тварь засланная… О чем я думал… О том, сколько раз ты уже так делала… Залезала в постель к нужному мужику… Залезала в душу к его ребенку… Я считал тебя тварью продажной, Аня… Хуже девки плечевой… Но все равно…
— О… — я как-то даже теряюсь, не знаю, что сказать.
— Я за тобой смотрел все это время… И ждал… И прикидывал, как тебя выцепить… Перекупить? — Хазаров говорит тихо, глухо, как-то даже надтреснуто, смотрит серьезно, без обычного своего непроницаемого холода, словно открывается передо мной… И от этого внезапного обнажения становится плохо. Физически. Голова кружится, на губах привкус горечи. А Хазаров продолжает, — не вышло тогда… Может, вышло бы позже? Когда выяснил бы, что тебе реально надо?
— Дурак ты, Хазаров, — горечь выливается в слова, усталые и тихие, — дурак… У тебя все покупается и продается, да? Не понимаешь, что есть вещи, которые невозможно купить? Любовь? Преданность? Счастье для своего ребенка? Такой большой, а такой дурак…
— Он мне то же самое сказал, — шепчет Хазаров, и я понимаю, что с Ванькой он уже поговорил… Черт… Парень, наверно, в шоке, надо к нему… Но сначала тут… — а еще сказал, что, если попытаюсь забрать от тебя, то он…
Тут Хазаров отворачивается, не договаривая, позволяя мне самой додумать, чем таким страшным может угрожать Ванька. И нет, я тоже не желаю об этом думать!
— Он ребенок… — почему-то опять пытаюсь примирить я, — он слишком эмоционален.
— Он мой сын, — спокойно говорит Хазаров, — он держит обещания.
Что есть, то есть…
—
— Ваня живет со мной, — ну грех не воспользоваться! — документы о совместной опеке, график ваших встреч… — и, отвечая на удивленный взгляд Хазарова, добавляю, — я не собираюсь вас ссорить… Когда-нибудь он будет готов к разговору… Если тебе будет, что ему сказать…
Хазаров молчит, пальцы, переплетенные под подбородком белеют, выдавая, насколько он напряжен сейчас. И это, да еще, пожалуй, тщательно контролируемое безумие в зрачках, указывают на то, что он в любой момент может сорваться… Разметать все вокруг… От осознания близкой опасности становится горячо, испарина выступает, но не могу сейчас даже отклониться, отвести взгляд от его глаз… Показать слабину.
Молчание наше длится и длится, безмолвный поединок… Кто выиграет? Не знаю. Но биться буду до конца.
— Ты же понимаешь… — наконец, тяжело роняет он, — что я могу… заставить?
— Можешь, — киваю я, ощущая, как холод теперь, в противовес жару, ползет по ногам. Именно в этот момент решается наша с Ванькой судьба. Именно в этот момент Хазаров на полном серьезе прикидывает варианты, из которых самый реальный — просто силой утащить меня и Ваньку к себе в дом, оставить там… И никто ему ничего не скажет! Никто не запретит! У такого человека просто нет границ! И сейчас мне важно подобрать такие слова, чтоб отвернуть его от этой сладкой в своей простоте и вседозволенности идеи, потому, мысленно выдохнув и собрав все силы, продолжаю, — но в этом случае ты получишь вместо сына — врага, который однажды вырастет с этой яростью и… А это твой сын. Ты знаешь, что будет… Сейчас нужно отпустить ситуацию, не давить, дать ему самому выбрать… У тебя в доме он этого сделать не сможет…
— А ты? Ты будешь выбирать?
Я понимаю, о чем он. И удерживаю дрожь теперь уже страха сказать что-то не так… Соврать? Успокоить его для того, чтоб получить желаемое?
— Нет, — не буду я врать, не буду выкручиваться. Мы с Ванькой не должны этого делать. — Я не буду выбирать, Тагир. И больше никогда… Ничего не позволю.
Он смотрит на меня долгие минуты, затем молча встает и выходит из сестринской.
В открытую вдерь тут же залетает моя сменщица, полная эмоций и любопытства, но я не способна ответить ни на один ее вопрос.
Сижу, уставившись в одну точку, и прокручиваю в голове произошедшее: глаза Хазарова, его слова : “Я за тобой смотрел… И ждал…”, “Я считал тебя тварью продажной… И все равно…”, “Ты же понимаешь, что я могу заставить?”...
Боже… Как же выбираться-то из этого всего? Как же?..
На панические полсекунды представляю, что было бы, если б эта ситуация не сложилась так, как она сложилась… И если б я осталась в доме Хазарова… В его жизни…
Вздрагиваю и, отмахнувшись от все не унимающейся напарницы, иду к Ваньке.