Чужой сын
Шрифт:
— Так вы знаете Макса Квинелла?
— Ну так.
— Вы знаете, кто это сделал?
Пацаны замотали головой.
— Макс был членом банды?
Дрисколл рассмеялся.
— Ага, щас.
— Нет? Почему ты так решил?
— Да без понятия.
Ясно, у Дрисколла все будет «без понятия». Дэннису все это порядком надоело. Такими темпами допрос мог продолжаться бесконечно.
— Так, Оуэн, ты со мной. Блэйк, ты остаешься тут с детективом Бриттон.
Дэннис увел Дрисколла в другую комнату, усадил подростка на стул, сам остался стоять.
— Где ты был сегодня утром
Дрисколл пожал плечами, нахмурился, посмотрел на потолок.
— В школе.
— Какой был урок?
Парень скривился:
— А я помню? Ну, типа, биология, химия.
— Но ты точно был в школе?
— Ну да. Конечно. Я же послушный. — Он ухмыльнулся. — Спросите Уоррена Лэйна. Он мой кореш.
Дэннис кивнул и, оставив парня с дежурным, вернулся к Сэммсу и задал тот же вопрос.
Сэммс понурил голову.
— Мы с Оуэном прогуляли школу.
— Значит, тебя и Оуэна Дрисколла сегодня утром в школе не было? А что там с этим третьим парнем, Уорреном?
— Ага. Мы тут… зашли в один магазин.
— И провели там все утро?
— Ага.
— Засунь-ка их в камеру на часик, — шепнул Дэннис Джесс и предостерегающе сжал ее руку, увидев, что она приготовилась возразить.
Джесс промолчала.
Осень 2008 года
Он не мог точно сказать, сколько времени они лежали на кровати. Час, два, четыре, десять? А может, всего минуту? Но этого хватило, чтобы перед мысленным взором пронеслось все его детство. Лежать рядом с ней было очень приятно. Может, он влюблен?
Макс смотрел в испещренный пятнами потолок спальни и вспоминал. Каждая из полустертых картинок была так драгоценна, будто сделана из тончайшего хрусталя или чистейшего шелка.
У него тогда были другие родители. Отец — моложе. Моложе по той силе, которая позволяла ему с легкостью поднять Макса под самый потолок. Он любил, когда отец щекотал его, а потом перекидывал через плечо и нес в сад играть в футбол.
А теперь — теперь его сильные руки в основном держали сигареты или ощупывали стену на пути в ванную или кухню. Еще, если Макс приходил к отцу на работу, он видел, как отец бешено жестикулировал этими руками, споря с коллегами или Фионой.
Вспомнить, какой была в те дни мать, было сложнее. Возможно, потому, что из них двоих она изменилась больше, хотя это ведь отец ослеп.
Он никогда не думал, что ее руки дают чувство защищенности, или могут развеселить его, или испугать. Она никогда его не шлепала, но нельзя сказать, чтобы она часто обнимала его, или играла с ним, или… Она кормила, купала и одевала его. Давала ему все необходимое. Конечно, она им не пренебрегала, этого бы никто не мог сказать. Их дом был уютным и гостеприимным, мать была радушной и веселой хозяйкой, у нее все шло по заведенному порядку.
— А у тебя дома бывают… ну, ссоры? — спросил Макс. Руке, которая все еще лежала на колене Дэйны, стало жарко.
Она рассмеялась.
— Спроси лучше, когда их не бывает. Да такого времени просто нет. Разве что когда Кев напивается и засыпает, а мама уходит играть
— Знаешь, покоя тоже может быть слишком много. Когда все…
— Слишком хорошо? — закончила она.
— Нет… даже не хорошо. — Макс задумался. — Слишком идеально.
Дэйна удивленно хмыкнула. Она не понимала, о чем он говорит. А он говорил о матери. О своей идеальной матери.
Он поклялся, что никогда их не познакомит.
— Мне нужно идти. — Дэйна села.
Рука Макса соскользнула с ее колена. Пальцы покалывало, тепло волнами поднималось к груди. Макс подумал о том, что сейчас, рядом с ней, он пережил пусть и короткий, но по-настоящему идеальный момент.
Макс не захотел оставаться в квартире отца. К счастью, на обратной дороге они не встретили тех подростков, а Дэйна ничего не сказала о дыре, в которой живет его отец. Возможно, у нее дома было не лучше. Макс сознавал, что, приглашая сюда Дэйну, он брал на себя ответственность за ее безопасность. Если они еще когда-нибудь здесь окажутся, он обязан показать, что он настоящий мужчина. Да, в следующий раз он будет готов.
Выйдя за пределы Вестмаунта, они расстались. Дэйна пошла по направлению к школе, неподалеку от которой жила, а Макс сказал, что встречается с друзьями. Вот только никаких друзей у него не было. Просто он не хотел, чтобы она знала, куда он направляется. А направлялся он домой, в Хэмпстед. В дом стоимостью восемь миллионов фунтов.
Макс быстро шагал, сунув руки в карманы и не отрывая взгляда от носков кроссовок. В Дэннингеме, его прошлой школе, все отлично знали, кто его мать: шоу Кэрри Кент смотрели миллионы, о ней регулярно писали глянцевые журналы. Она была знаменита, как Опра, и одиозна, как Джерри Спрингер. С другой стороны, родители прочих учеников Дэннингема были миллионерами, лордами, иностранными принцами. Если бы его мать не была знаменитой, он все равно выделялся бы — но тогда уже своей обычностью.
Охранная система в доме была трехуровневой. Сначала — распознающие лица камеры. Затем решетка с кодовым замком. Если ввести код неверно трижды, приезжала полиция. Затем вторая дверь, тоже с кодом. Пройдя через нее, он крикнул: «Я дома!» Потом повторил это еще раз, в холле. Он никогда не знал, застанет ли кого-нибудь. Матери чаще всего не было, и его встречала прислуга. Или охранники, или домработница.
— Привет, — услышал он с другого конца огромного, облицованного мрамором холла. Марта. — Я приготовила тебе еду, солнышко. Твоя мама уехала в Чарлбери. Вернется в воскресенье.
Макс прошел на кухню. В этом громадном помещении он чувствовал себя муравьем. Мать снесла заднюю стену и заменила ее стеклом. Это зрительно увеличивало пространство раз в двадцать. Все было белым — аж глаза болели.
— Спасибо. — Макс сел за стол, и Марта тут же поставила перед ним тарелку.
Неужели она весь день ждала, пока он вернется домой? Ему нравилось думать, что так оно и есть. Пожалуй, с Мартой он разговаривал чаще, чем с собственной матерью. Он ел с жадностью, чтобы показать, как вкусно она стряпает. Он любил Марту. Она всегда была добра к нему.