Чужой в стране чужих (Чужак в стране чужой) (Чужак в чужой стране) (Другой перевод)
Шрифт:
— Вам не преподавали амефигорию? Да уж, чему только учат в наши дни в школах! Что ж, возвращайтесь к своему пиноклю, вы мне не нужны.
Джубал выключил видео, поставил его на десятиминутное «занято», сказал: «Двинули, ребятки», и вернулся к своему излюбленному месту у бассейна. Он велел Энн держать под рукой платье Свидетельницы, сказал Майку, чтобы он был пока на виду, и дал Мириам распоряжения относительно видео. После этого он позволил себе расслабиться.
Он не был раздражен. Его разведка обнаружила слабое место в стене, окружающей Генерального Секретаря,
Он размышлял над тем, сколько ему еще ждать. Его «бомба» была не совсем готова, он обещал Джил принять меры к розыску Бена Кэкстона, и в довершение всего вспухло новое дело: исчез Дюк.
Его не было уже день, и Джубал не знал, к лучшему это или к худшему. Дюк присутствовал на ужине, но не явился к завтраку. На хозяйстве Харшоу это никак не отразилось, и, похоже, никто не заметил пропажи.
Джубал поглядел на вышку, увидел попытку Майка исполнить прыжок так же чисто, как Доркас, и признался себе, что намеренно не спрашивал все утро о Дюке.
Правда заключалась в том, что он не хотел спрашивать кошку про мышку. Кошка могла и ответить.
Что ж, был только один способ внести ясность.
— Майк! Подойди ко мне.
— Да, Джубал. — Человек с Марса выбрался из бассейна и затрусил к нему, словно щенок-торопыга. Харшоу оглядел его, отметив, что весит он теперь фунтов на двадцать больше, чем по прибытии… и все эти фунты набегают за счет мускулов.
— Майк, ты знаешь, где Дюк?
— Нет, Джубал.
Что ж, все в порядке; мальчик не знает, что такое ложь. Погодите, погодите! Джубал вспомнил о привычке Майка отвечать, словно компьютер, только на тот вопрос, который задан… и Майк до сих пор не мог объяснить, куда подевалась эта чертова коробка, когда ее не стало.
— Майк, когда ты видел его в последний раз?
— Я видел утром, когда готовят завтрак, как Дюк поднимался по лестнице, когда мы с Джил спускались по лестнице, — после этого он горделиво добавил: — Я помогал готовить.
— И ты больше не видел Дюка?
— Больше я не видел Дюка, Джубал. Я с гордостью поджаривал тосты.
— Бьюсь об заклад, что ты с этим справился. Ты станешь хорошим мужем, если не разовьешь в себе осторожности.
— О, я поджаривал их очень осторожно.
— Джубал…
— А? Что, Энн?
— Дюк перекусил утром, до завтрака, и отправился в город. Я думала, ты знаешь.
— Ага, — Джубал помолчал, обдумывая новость. — Я думал, он собирается уходить после ленча. — Джубал неожиданно почувствовал тяжесть в желудке. Не то, чтобы Дюк что-нибудь значил для него, конечно нет! Вот уже много лет он не позволял ни одному человеческому существу иметь для него какое-нибудь значение, но теперь он был слегка встревожен. Правда, лишь слегка.
Можно ли возбудить дело за поворот человека на девяносто градусов относительно всего на свете?
Это не убийство, поскольку парень проделал это для самообороны, точнее, в видах необходимой обороны другого, то есть Джил. Можно апеллировать к пенсильванским законам относительно колдунов… но интересно бы послушать, как будете звучать обвинение. Кто знает, что придет в голову законникам.
Может ли укрывательство Человека с Марса быть определено как попытка нарушения общественного порядка? Похоже, пришла пора вводить новые законы. Майк уже выбил подпорки из-под физики и медицины, хотя представителям этих наук не было пока известно о грядущем хаосе. Харшоу вспомнил о том, какой трагедией была для многих ученых теория относительности. Не в состоянии переварить ее, они изо всех сил попытались замолчать работы Эйнштейна. Молчание оказалось фатальным; все, что эта закосневшая старая гвардия смогла сделать, это умереть и позволить взрасти молодым умам.
Его дед говорил о подобных же вещах в медицине, когда появилась иммунная теория: врачи сходили в могилы, называя Пастера лжецом, дураком или, что еще хуже, не желая верить доказательствам, говорили, ссылаясь на «здравый смысл», что такого не может быть, потому что этого не может быть никогда.
Что ж, нетрудно догадаться, что Майк способен вызвать большую сумятицу, чем Эйнштейн и Пастер вместе взятые. И это напомнило ему о…
— Ларри! Где Ларри?
— Здесь, босс, — отозвался громкоговоритель. — В мастерской.
— Кнопка тревоги у тебя с собой?
— Конечно. Ты сказал, чтобы я даже спал с ней.
— Вылезай оттуда и отдай ее Энн. Энн, надень платье Свидетельницы.
Она кивнула.
— Что, уже готовиться? — спросил Ларри.
— Просто отдай ее Энн, — Джубал вдруг увидел, что Человек с Марса все еще стоит перед ним подобно статуе… Статуе… Джубал порылся в памяти. «Давид» Микеланджело! Да, несмотря на руки и ноги подростка, абсолютно безмятежное лицо и взъерошенные длинные волосы. — Вот и все, Майк.
— Да, Джубал.
Но Майк чего-то ждал.
— Что-то занимает твои мысли, сынок? — спросил Джубал.
— То, что я видел в чертовой грохоталке. Ты сказал: «Но попозже мы с тобой поговорим».
— О, — Харшоу припомнил программу фостеритов и сморщился. — Хорошо, но не называй эту штуку чертовой грохоталкой. Это стереовизионный приемник.
Майк в замешательстве уставился на него:
— Это не чертова грохоталка? Я неправильно расслышал тебя?
— Это, конечно, чертова грохоталка. Но ты должен называть ее стереовизионным приемником.
— Я буду называть ее стереовизионным приемником. Но почему Джубал? Я не могу грокнуть.
Харшоу вздохнул. Он уже пытался карабкаться на эту гору. Любой разговор с Майком рано или поздно сворачивал на человеческое поведение, не объяснимое логически, и все попытки что-то растолковать были бесполезной тратой времени.
— Я и сам не могу это грокнуть, Майк, — признался он, — но Джил хочет, чтобы ты называл эту штуку именно так.