Чужой
Шрифт:
Супрун и на этот раз ничего не ответил. Но его дыхание стало еще более учащенным, аритмичным: он явно был взволнован столь неожиданным поворотом их и без того нелегкого разговора.
— Значит так, ба аец! — в голосе Тахира Сайтиева прозвучал металл. — Твая си истра Светлана только что вышли из дома. Она беременна, а женщинам в таком интересном па алажении ва алнаваться — а апасно!
— Ну чё ты до меня доебался?! — Супрун уже скрипел зубами, и от боли, и от бессилия.
— Чё тебе от меня надо?!! Убей меня, если ты мужик!! А чё ты других… сторонних людей то к нашим делам приплетаешь?!
— Супрун,
— Вы… вы… ты этого не сделаешь!
— Па ачиму? — удивленно спросил Тахир. — Мы их ва азьмем прямо на улице. Аккуратно так па асадим в наш транспорт. Никто и не пикнет! Ну а па атом… патом привизём сюда! Но а атсюда, Супрун, они вряд ли выйдут живыми!.. Так что давай быстро думай — время па ашло!!
…Примерно час спустя Тахир Сайтиев перезвонил Ильясу, который находился в Воронеже и в данную минуту ехал в своем «Ниссан патрул», направляясь в офис Сайтиева старшего.
— Есть подвижки, Ильяс, — сказал он в трубку, когда кунак отозвался на звонок. — Очень серьезные подвижки! Я выбил из этого… ты понимаешь, о ком я… несколько имен и фамилий! Скажи дяде, что я скоро приеду! И что я лично доложу ему эту важную информацию!
Глава 4
Краснов на пару с Федором Николаевичем вечер и почти всю ночь провели во дворе, под «шатром».
Под фирменную дядину «ореховку» и под добротную крестьянскую закуску проговорили до самого рассвета.
Дмитрий хотел было позвать к столу и Дарью, но Тимофеевна отсоветовала. «Не тормошите ее, не приставайте к ней сегодня! — сказала она мужчинам. — Дайте девочке отдохнуть, прийти в себя! Раньше завтрашнего дня — никаких «допросов»!
Девушку они видели в тот вечер лишь мельком. Уже в сумерках она ненадолго вышла из во двор, в наброшенной поверх ночной рубашки куртке. Несколько минут молча просидела за накрытым столом, выпила стакан теплого молока с медом, потом, извинившись, — «что то неважно себя чувствую» — ушла обратно в дом.
В пятом часу встала хозяйка — следовало подоить корову и задать скотине корма. Федор Николаевич попытался было затянуть своим хрипловатым баритоном песню из фильма «Небесный тихоход» — «Первым делом, первым делом самолеты…» Но был зашикан, строго отчитан и препровожден в летнюю половину дома — спать.
Дмитрий тоже, слегка пошатываясь, отправился на боковую: Тимофеевна постелила ему на сеновале — он сам об этом у нее попросил…
Краснов проснулся поздно, в одиннадцатом часу. Как был, в одних трусах, просквозил к «копанке» — и сразу бултыхнулся в прохладную чистую воду. Тут же нарисовалась хозяйка: Тимофеевна принесла мыло, зубную щетку, пасту и чистый комплект белья.
Завтракать после ночных посиделок Краснову как то не хотелось. Выпил две кружки холодного кваса — у него был легкий сушняк, но голова, как ни странно, совсем не болела. Федора Николаевича он нашел в сарае: дядя возился с запасным насосом, который в последнее время стал барахлить.
— Завтракал? — поинтересовался он у племянника.
— Не, спасибо… есть пока не хочу.
— Может… того? — Николаич подмигнул. — Опохмелить? Я лично уже принял малый стопарь… сугубо здоровья ради.
— Да я кваску только что хлебанул… А что Дарья? Ты с ней уже говорил?
— Здесь где то была. Вот только что с ней словцом перекинулись…
— И что? Что она говорит, Николаич? Она чего нибудь о себе уже рассказала?
— Знаешь… я ее пока особо не расспрашивал. Думаю, Дмитрий, сначала тебе надо с ней побеседовать. Без спешки, обстоятельно так поговорить…
Загорелое, почти без морщин лицо Татаринцева неожиданно осветилось широкой улыбкой.
— Ты ее сюда привез, племяш… тебе и право «первой ночи»! Кстати. А она ничего такая из себя… хорошенькая! И если бы не мои годы, — он покосился в сторону открытой настежь брамы сарая, — и если б не моя Тимофеевна… то я бы такую деваху мимо себя не пропустил!
— Шутник ты, дядя, однако, — Краснов тоже усмехнулся, но как то вымученно. — Я вот ума не приложу, что мне… что нам с ней делать.
— Чикнем ножом по горлу… да и закопаем в лесу.
Краснов изумленно уставился на него, но тут же врубился, что это очередная дядина «шутка».
— Не, ну я серьезно, Николаич!
— Ну а если серьезно, то не пори горячку! Мы ведь люди, а не звери! Не знаю как вы… нынешнее молодое поколение… а я приучен к тому, что нельзя бросать человека в беде! То, что ты участвовал в какой то разборке… это, конечно, хреново. Это для тебя, Димка, минус. Я очень надеюсь, что эта твоя история не будет иметь каких нибудь долговременных последствий! А вот то, что ты выручил из беды девчонку… как то оно само так сложилось, верно?.. это, наоборот, как я думаю — в плюс тебе зачтется! Потому что — добрый, правильный поступок!
— Пока не врубаюсь, Николаич…
— А ты шевели мозгами! Главное, не дергайся! Не нервируй, не распаляй самого себя… И ей, этой девушке, дай возможность оклематься, прийти в себя, маленько подумать, что и как! Я и так, без ее объяснений, уже примерно представляю себе, что именно с ней могло стрястись! Знаешь, сколько таких историй происходит вокруг?! Ты бы поездил с мое по нашим окрестным дорогам… насмотрелся бы всякого разного! Да у нас тут, если хочешь знать, в некоторых деревнях и на хуторах самое натуральное рабство нынче процветает!
— Гм. Я об этом уже кое что слышал… от других людей.
— Вот и эту девчонку, видно, держали… для каких то целей. Ну а когда полыхнуло в этих самых Выселках, она, воспользовавшись моментом — сбежала. И с ходу наткнулась на тебя, племяш… Ну а остальное ты и без меня знаешь! — Дядя неспешно вытер руки чистой ветошкой, после чего направился к выходу из сарая. — Иди за мной… я тебе фронт работ на сегодня укажу! Чтоб ты, значит, дурью не маялся!
Он привел племянника к навесу, возле которого были свалены в кучу распиленные плахи из березы и дуба. Краснов в прошлый свой приезд уже наколол и сложил в поленницу куба три дров, но еще кубов примерно десять остались не колотыми.