Цицерон и его время
Шрифт:
Веррес был весьма колоритной личностью. Еще в бытность свою квестором в Галлии он присвоил себе казенные деньги. Как легат, Веррес был бичом всей Малой Азии, но с особой свирепостью и еще небывалым размахом он начал действовать в Сицилии, став наместником острова. За три года своего хозяйничанья он так разорил эту цветущую некогда провинцию, что, по словам того же Цицерона, ее было совершенно невозможно восстановить в прежнем состоянии.
Процесс обещал приобрести громкую и скандальную известность. Во–первых, хищения, вымогательства и прочие преступления, чинимые Верресом открыто и беззастенчиво, претили даже тем, кто привык смотреть сквозь пальцы на лихоимство римских наместников в провинциях. Поэтому его грабительские действия, получившие к тому же широкую огласку, возмущали не только самих потерпевших, т.е. сицилийцев, но и многих римлян. Во–вторых, вскоре стало известно, что некоторые видные оптиматы, некоторые представители знатных и влиятельных фамилий, например кое–кто из фамилии Метеллов и Корнелиев, покровительствуют Верресу, стремятся его выгородить, затягивая под тем или иным предлогом слушание дела.
Можно только удивляться энергии и мужеству, с которыми взялся за подготовку обвинения Цицерон. Ему предстояло прежде всего разорвать целую сеть хитросплетений и неожиданных препятствий, подготовленных сторонниками и ходатаями Верреса. Так, например, уже после того, как Цицерон дал согласие выступить обвинителем в процессе, появился некто Квинт Цецилий, претендующий на ту же самую роль. Цицерон не без оснований считал, что новоявленный претендент — ставленник самого Верреса. Выбор судьями обвинителя из двух (или нескольких) кандидатов производился на основании речей претендентов и назывался, как и самые речи, дивинацией. Первая речь, которую Цицерон произнес на процессе Верреса, и была такой дивинацией против Квинта Цецилия. Она увенчалась полным успехом, несмотря на то что Веррес через своего защитника, знаменитого адвоката Гортензия, сделал попытку подкупить некоторых судей.
Но это было далеко не все. Веррес стремился оттянуть разбор дела до 69 г., до того времени, когда вступят в свои должности вновь избранные консулы и преторы. Это было для него чрезвычайно важно, ибо на выборах — не без соответствующего вложения его собственных средств — прошли вполне благоприятные для него кандидаты. Кроме того, по существующему порядку, дело должно было разбираться в двух сессиях, что тоже грозило обернуться определенной затяжкой процесса.
Цицерон сумел преодолеть и эти препятствия. Действуя необычайно энергично, он за 50 дней объездил всю Сицилию, собрал огромный материал, нашел и подготовил необходимых свидетелей. Кроме того, когда 5 августа началось слушание дела в первой сессии, он отказался от обычного порядка ведения процесса и после краткой вступительной речи перешел сразу к показаниям свидетелей и чтению подлинных документов.
При таком порядке судопроизводства первая сессия длилась всего девять дней. Улик и бесспорных обвинений против Верреса оказалось столько и выглядели они так убедительно, что положение обвиняемого с первых же дней процесса стало безнадежным. Когда же один из свидетелей рассказал, как Веррес противозаконно подвергнул позорной казни — распятию на кресте — римского гражданина, народ пришел в ярость и чуть было не растерзал обвиняемого.
Но Веррес не только подвергнул этого римского гражданина рабской казни, он и самую казнь организовал изощренно–издевательски. Поскольку казнимый все время взывал к отеческим законам, к правам и свободе римского гражданина, Веррес приказал воздвигнуть крест на берегу пролива, откуда была видна Италия. «Надобно, — сказал он, — чтобы осужденный видел родную землю, чтобы он умер, имея перед своими глазами желанную свободу и законность!».
Раздавленный тяжестью улик и свидетельских показаний, уже на третий день процесса Веррес не явился в суд и затем, оставленный своим патроном и защитником Гортензием, добровольно удалился в изгнание. Суд и приговорил его к изгнанию, а также к уплате 3 млн. сестерциев в качестве возмещения за причиненные сицилийцам убытки.
Процесс был блестяще выигран. Пять речей, заготовленные Цицероном для второй сессии, но так и не произнесенные, были им изданы вместе с речью в первой сессии и дивинацией против Цецилия. Все они сохранились до нашего времени и представляют собой не только первоклассный памятник литературы и ораторского искусства, но и ценнейший исторический источник.
На основании этих речей можно составить четкое представление о системе римского провинциального управления со всеми его специфическими чертами, со всеми его уже ясно ощутимыми в эпоху Цицерона недостатками. Определенный интерес представляет и критика судов, находившихся после реформ Суллы снова в руках сенаторов. Цицерон приводит многочисленные примеры подкупности судей–сенаторов и утверждает, что в то время, когда судьями были всадники, не возникало даже каких–либо подозрений в подкупе. Речи против Верреса примечательны еще тем, что здесь, пожалуй, впервые Цицерон выступает как представитель своего сословия, и под «новыми людьми» (homines novi) он разумеет именно всадников.
Выигрыш процесса против Верреса и победа над знаменитым оратором Гортензием превратили Цицерона в самого модного и популярного адвоката в Риме. Его наперебой приглашают в качестве защитника, он, видимо, нередко получает теперь солидные гонорары. В 70 — 67 гг. он неоднократно выступал в гражданских процессах: до нас дошли фрагменты его речей за М. Фонтея, пропретора Галлии, за П. Оппия, бывшего квестором у консула М. Аврелия Котты и, наконец, полностью сохранилась его речь за А. Цецину, знатного и уважаемого человека из этрусского города Волатерры.
Успех Цицерона в процессе Верреса отразился не только на его популярности как адвоката, он, несомненно, оказал благотворное влияние и на его дальнейшее продвижение по лестнице государственных должностей. Летом 67 г. Цицерон был первым из всех кандидатов единодушно избран претором.
Теперь изменился и сам образ его жизни. Старое жилище в квартале Карины Цицерон после смерти отца оставил своему брату Квинту, а сам приобрел роскошный дом на Палатине, принадлежавший когда–то известному трибуну Ливию Друзу. Очевидно, в это же время у него появилось и загородное владение, его Тускульская усадьба. В первом из дошедших до нас писем Цицерона, он, обращаясь к Аттику, пишет: «Тускульская усадьба радует меня так, что я бываю удовлетворен собою только тогда, когда туда приезжаю». Кстати сказать, эти ранние письма к Аттику, который находился в то время в Афинах, наполнены бесконечными заботами и просьбами о присылке статуй, герм, барельефов и даже «каменных оград с изображениями для колодцев». Интересуется в этих письмах Цицерон и библиотекой Аттика.
Но все это — не более чем житейские мелочи. Цицерон стоял теперь, однако, перед главной задачей, перед главным и решающим шагом своей политической карьеры — достижением консулата. Для него — чужака, пришельца, «выскочки», задача была вовсе не простой и вовсе не легко достижимой. Тем более что его популярность как адвоката не могла компенсировать крайнюю нечеткость и неоформленность его политической позиции. Он попросту не имел еще твердой репутации политического деятеля.
Ситуация в целом была довольно сложной. Дело Верреса, принеся ему громкую славу, вместе с тем лишило его благосклонности кое–кого из бывших покровителей, например Метеллов. А между тем поддержка со стороны влиятельных людей, представителей старых и уважаемых римских фамилий, имевших достаточный вес и авторитет в сенатских кругах, была для него необходима. Надо было всеми силами укреплять сохранившиеся еще связи и срочно завязывать новые. Цицерон был теперь, конечно, и сам членом сенаторского сословия, он вполне сознавал это и гордился своей принадлежностью к элите, но всего этого было мало: необходимо, чтобы и сама элита тоже признавала его своим полноправным членом. Собственно говоря, о том же самом писал его брат Квинт в своем наставлении по соисканию консульства.
Для достижения этой цели нужна была опора и в широких слоях римского населения. Но данный вопрос, видимо, менее беспокоил Цицерона: он рассчитывал на свою репутацию бескорыстного борца за правое дело, которая всегда импонирует массам и которая уже дважды приносила ему триумфальный успех на выборах. Однако такую репутацию тоже следовало постоянно обновлять и поддерживать.
Политическую ориентацию Цицерона в эти годы, пожалуй, легче всего определить негативно. Его никоим образом нельзя причислять к крайним консерваторам, безусловным сторонникам сенатской олигархии, сулланцам, ибо его позиция в деле Росция и в деле Верреса достаточно недвусмысленно свидетельствовала об обратном. Но с другой стороны, он никогда не претендовал на роль народного вождя, демократического деятеля. В этом нетрудно убедиться, если вспомнить его поведение в годы господства марианцев и его нежелание добиваться трибуната. Его политическая позиция была достаточно осторожной, «средней», а потому и достаточно неопределенной.