Цирк чудес

Денисова Наталья

Генрих тяжело вздохнул, вспоминая тот разговор.

– Ты сказал девушке, что она уродлива? – догадалась я.

– Мне было 18 лет, я был юн и горяч. Я думал, что принцесса знает насколько она непривлекательна для противоположного пола.

Мне захотелось дать ему затрещину. Ну кто говорит девушкам такое? Даже самая дурнушка мечтает о любви и счастье и каждая хочет быть пусть не красивой, но хотя бы привлекательной.

– И что случилось, когда Гроссия узнала правду?

– Она сказала, что видеть меня больше не желает, а все мои приближенные всего лишь кучка уродцев из цирка. На следующий день я стал невидимкой, а мои друзья и слуги превратились в цирковых уродов.

От удивления у меня даже приоткрылся рот. Ну надо же! Получается, что все, кого я видела в цирке, прежде были нормальными людьми?

– Естественно, я тут же направился к принцессе просить прощения, но Гроссия оказалась очень непростой девушкой. В ее роду были ведьмы, оттого проклятие обрело такую силу. Она оставила условие для того, чтобы мы могли обрести свой прежний облик.

– Какое? – нетерпеливо спросила я.

– Я должен жениться на девушке, которая меня полюбит.

– Ну все не так уж и страшно. Пфф… Подумаешь, невидимка. Я вот вообще думала, что у тебя под маской щупальца.

– Правда? – рассмеялся принц.

– Да, точно. Или еще что похуже.

– Только вот за столько лет не нашлось ни одной девушки, которая меня полюбила,– печально вздохнул Генрих.

– А, сколько лет прошло с тех пор?

– Уже десять лет.

– Уф, это же очень много! – не поверила я. За это врем хоть одна-то должна была влюбиться. Все же Генрих не совсем урод, к тому же принц.

– Конечно в Бургундии нашлось много желающих выйти замуж за принца, только вот настоящих чувств ко мне ни одна из них не испытывала. Если бы условием была только женитьба, я бы уже давно стал самим собой, но вот любовь…

Я вздохнула, глядя на Генриха. Мне стало его жаль. Вот вроде все есть: и власть, и богатство, а любви нет.

– Одна известная гадалка, которых я перебрал не меньше, чем невест, сказала, что я не там ищу свою судьбу. Моя настоящая любовь живет в другом мире. Тогда я стал приглашать в Бургундию невест из других миров. Только вот вернуть обратно, если девушка мне не подошла, не имею возможности.

– Ну как же так? – всплеснула руками я. С одной стороны, мне было жаль принца, который хочет снять проклятие, с другой какое он имеет право распоряжаться чужими жизнями. Вот я, например, не давала своего согласия на то, чтобы навсегда застрять в другом мире. – И что же бывает с теми, кто тебе не подошел?

– Они живут в Бургундии,– просто, как само собой разумеющееся, ответил Генрих. – Некоторые счастливо вышли замуж, некоторые работают во дворце придворными дамами королевы, одна девушка с Земли стала послом в соседнем государстве. Я слежу за судьбой тех, кто из-за меня лишился родного дома. Все хорошо устроились и счастливы.

– Все равно это несправедливо! – возразила я.– Что если я не хочу оставаться в Бургундии?!

– К сожалению, другого выхода нет. Понимаешь, заклятие распространяется не только на меня, но и на всех, кто был на тот момент приближен ко мне. Все они стали цирковыми уродцами. Как считаешь, хотели они для себя такой жизни?

Я покачала головой. Бедные люди! Мне стало их искренне жаль.

– Все они молоды и полны жизни. Например, Тито был моим камердинером. На момент заклятия ему было всего пятнадцать лет, и он был первым красавцем при дворе.

Я поморщилась, вспомнив большеголового карлика.

Сильную обиду затаила принцесса Гроссия раз прокляла не только отказавшего ей принца, но и всю его свиту.

– А, ты не пробовал снова просить принцессу снять заклятие?

– Гроссия исчезла через неделю после того, как я стал невидимкой, и никто ее больше не видел.

Куда пропала сумасшедшая принцесса, оставалось загадкой. Я только надеялась на то, что принц не принимал участия в ее исчезновении. Хотя, даже если и так, мне то какое дело? Нужно найти способ вернуться домой, пусть даже Генрих и говорит, что это невозможно. Нужно поговорить с кем-то из жителей Бургундии, кого не коснулось проклятие принцессы Гроссии и кто не заинтересован в том, чтобы я осталась невестой принца.

В этот момент в спальне Генриха появился его камердинер. Тито с важным выражением лица нес серебряный поднос. Он установил угощение на середине стола и, напоследок бросив на меня обиженный взгляд, удалился.

Есть, после всего увиденного и услышанного, н хотелось. Не помогло вернуть утраченный аппетит даже то, что на подносе оказалась привычная моему глазу яичница с беконом. Правда порция была такой огромной, что можно было накормить целый взвод солдат.

– Угощайся, торопливо бросил мне Генрих и набросился на еду вовсе не как аристократ, а как обычный слесарь, отработавший смену на заводе.

Я уныло ковыряла вилкой в тарелке, положив себе совсем маленькую порцию, пока принц уничтожал остальную яичницу. Самое интересное, что Генрих не снял маску во время трапезы. Принц ел так, словно ее вовсе не было. Пища скрывалась за маской, как будто ее и не было. И, если бы не характерные причмокивающие звуки, я бы и не поняла, что Генрих ест.

Наконец, с завтраком было покончено. Я собиралась попрощаться, но не у принца были другие планы.

– Прогуляемся в саду? – спросил он.

Я не видела смысла отказываться. Мне и самой было безумно интересно, что же скрывается за стенами циркового шатра. Бургундия вызывала любопытство, особенно после того, что я вчера вечером увидела сквозь дырку в ткани своей новой комнаты.

Генрих взял меня за руку, и мы вышли из его спальни. Долго идти по коридору не пришлось. За поворотом Генрих отодвинул ткань шатра и мне в лицо ударил свежий утренний ветерок.

Все еще сжимая мою ладонь в своей руке, принц вывел меня на освещенную солнцем цветочную поляну. Я чуть не задохнулась от охватившего меня восторга при виде красот, окружающего меня мира. Здесь все было необычно. Яркие цветы с причудливо изогнутыми лепестками, кружащиеся над ними крупные насекомые с человеческими телами, солнце, которое светило ярче, чем на Земле. Но самым невероятным был запах. Сладковато-медовый, вязкий и такой приятный. Им хотелось дышать и дышать.

– Невероятно! – воскликнула я, не в силах выразить своего восторга.