Цирк Умберто
Шрифт:
Нет, быть того не может. Он бы сразу заметил. Да и она с такой готовностью согласилась прийти… И все-таки его гложут сомнения. Сколько раз в «восьмерке» рассуждали о женщинах, сколько советов, поучений и предостережений он получил, но никто никогда не говорил ему, как нужно объясняться с девушкой. Те-то, конечно, шли напролом, но Розалия — создание нежное и беззащитное, таких в цирке не водится. Как сказать ей об этом? И где? Кругом — люди, тоже все влюбленные. У других самое трудное уже позади, это видно по их блаженным лицам, они счастливее его… Добрых полчаса Вашек с Розалией бродят молча. Господи, что она о нем подумает, нужно хоть как-то развлечь ее, но чем? Не рассказывать же, в самом деле, как он рассекал утром половину лошадиной туши для зверей или как жеребец Кисмет не хотел вчера есть и только разбрасывал овес… Но ничего другого в голову не приходит.
В этот момент Розалия легонько сжимает его руку и говорит:
— Погляди,
Он смотрит в направлении ее взгляда и видит роскошную купу только что зацветших кустов. Нигде еще ни листочка, а эти уже усыпаны желтыми соцветиями, переливаются и сияют чистейшим золотом. Юноша и девушка подходят ближе, вот они уже среди зелени, окруженные со всех сторон сверкающим великолепием… Одни среди цветов… И тут неожиданно рука Вашека поднимается и обнимает Розалию за плечи… Боже, как затрепетала девушка! В неудержимом порыве Вашек вдруг прижимает ее к себе и, держа в объятиях, целует Розалию долгим поцелуем, одурманенный ароматом ее тела.
— Вашек… милый… милый… любимый…
Сладко, жарко, замешательство, розовый туман; и через миг — всепоглощающее чувство победы, ликующей веры в свое могущество, ощущение силы и уверенности. Есть ли в мире препятствие, которого бы он, Вашку, не смог одолеть?! Взгляните на его тело, оно как стальная пружина, взгляните в его глаза, хищник отступает перед их взором — столько в них воли; так неужели же он не завоюет своей Розалии? Он завоюет все и вся, завоюет весь мир ради ее улыбки, ради ее нежной преданности. Вашек вдруг ощущает потребность высказать Розалии все, все, до последнего слова, излить перед ней душу, и что бы он теперь ни говорил, что бы ни делал — все это, в сущности, одно… Это то, что мы… Ну, скажи сама, Розалия, в твоих устах это звучит так сладко… что мы любим друг друга.
На башне святого Павла бьет полдень, Вашек и Розалия рука об руку, прижавшись друг к другу, отправляются домой обедать — к фрау Лангерман, к Карасу-отцу, чтобы сообщить им волнующую, радостную новость, сообщить о своей помолвке. Наступает весна, цирк снова собирается в путь-дорогу, но осенью, когда он вернется, сыграют свадьбу. И Розалия Лангерман станет Руженой Карасовой, супругой Вашку, наездника и укротителя из цирка Умберто.
Чудесное мартовское воскресенье, у набережной вьются чайки, часы на башне собора святого Павла бьют десять. Елена Бервиц, уже барышня, мелкими шажками выбегает из дома своих родителей, на ходу застегивая перчатки. За углом она останавливается, открывает сумочку а-ля Помпадур и выхватывает оттуда записку. Все ли она запомнила? Такой сюрприз, такая радость, хочется перечитывать снова и снова:
«Любимая моя Еленка! Помнишь ли ты еще о той клятве, которую мы когда-то дали друг другу в шапито? Прошло уже много, много лет, мы были тогда детьми, но я не забыл клятвы. Все эти годы я ношу в сердце твой дорогой образ, и воспоминания о тебе наполняют душу тоской, куда бы ни забросила меня судьба артиста. Теперь она привела меня на твою родину: я ангажирован солистом в балет гамбургского театра и сегодня приехал сюда. Мое первое воспоминание было о тебе, волшебная любовь моего детства, звезда моей жизни. Если ты еще хоть чуточку любишь меня, приходи в воскресенье к десяти часам утра к театру и одари одинокого скитальца крупицей счастья и надежды. Целую тебя, преданный и не забывающий тебя Паоло Ромео».
Да, это было так давно, что кажется уже почти сном. Но слова Паоло пронзили Елену, словно электрический ток. Паоло, прекрасный Паоло… Как-то сложилась жизнь этого смуглого мальчика, который когда-то учил ее прыгать «на курс». Все-таки он стал танцовщиком! Значит, бросил отца и цирк? Как это мило, что он вспомнил о ней. Разумеется, та клятва была не более чем детская причуда, но все же и она к чему-то обязывает. И если правда, что он до сих пор любит ее… А почему бы и нет? Мужчины такие смешные, взять хотя бы того, с сиренью. Три недели кряду присылает ей каждый вечер по букету белой сирени — каких денег это стоит теперь, ранней весной! — а сам не появляется, даже знака не подает, ни записки, ни визитной карточки, ничего, кроме сирени — тяжелой и роскошной. Кто он? Видимо, человек он богатый и с прекрасным вкусом. Но стар он или молод? Красив или уродлив? Разве угадаешь! Алиса Керголец говорит, что это, наверное, дряхлый, видавший виды, противный старикашка, который просто-напросто не отваживается показаться на глаза. Но ведь это только догадка, и Алиса высказала ее с насмешкой, чтобы подразнить Елену. Алиса втайне злится на нее за то, что Елена, а не она стала первой наездницей, когда мать Елены покинула манеж. Но это глупо с ее стороны. Из нее, Елены Бервиц, с детских лет готовили первоклассную наездницу, и вполне естественно, что предпочтение отдали дочери директора, а не жене шталмейстера. И потом, пора этой рыжей понять, что у матери троих детей не может быть такой же талии, как у молоденькой девушки, кто этого не знает! Словом, Алиса старается высмеять ее таинственного поклонника, но стоит ли обращать внимание; скорее всего ее поклонник — высокопоставленное лицо, человек исключительно скромный, и все же в один прекрасный день он раскроет свое инкогнито. Но коль скоро находятся столь преданные поклонники, почему бы и Паоло не любить ее до сих пор? Родители говорят, что она уже девочкой была красива; что же удивительного, что она вскружила ему голову?! Все ее знакомые пишут и говорят ей, что она — их мечта, что они тоскуют по ней, не в силах ее забыть. Почему же не может испытывать подобных чувств этот пылкий мальчик? Узнает ли она его после стольких лет разлуки? Этот толстый усач у театрального фонаря, конечно, не он, и тот в плаще — тоже. Может быть… Паоло! Боже, как он красив!
Он предстал перед ней, будто сошел с картины, — стройный, элегантный, ах, какой элегантный! Идет под весенним солнцем, уже без пальто, синий сюртук застегнут на одну пуговицу, парчовый жилет, светлые клетчатые брюки, желтый в алых цветах галстук украшает булавка с огромной жемчужиной, на черных кудрях — коричневый котелок, в руке тонкая бамбуковая трость, пальцы унизаны массивными перстнями. Но что все это в сравнении с его нежным смуглым лицом, на котором, под шелком длинных ресниц, сверкают большие темные мечтательные глаза! У него аристократически тонкая линия носа, красивый разрез рта, ослепительно белые, жемчужные зубы.
Паоло тоже поражен прелестью молодой наездницы, он невольно прищуривает глаз и окидывает ее с головы до пят взглядом знатока; придав лицу томное выражение, Паоло устремляется навстречу девушке.
— О, mа bella, belissima [130] Елена, — говорит он мягким тенором, целуя пальцы девушки и прижимая ее руки к сердцу, — теперь я вижу, сколь убого мое воображение, я и не представлял, что ты так красива. Ты восхитительна, дитя, поистине восхитительна! Ах, какой я был безумец, мечтая о том, что этот цветок расцветет для меня… Или я могу надеяться? Ни мужа? Ни жениха? Ни поклонника? О, это почти невероятно. Выходит, сама судьба покровительствует чистому детскому чувству.
130
Моя красавица, красивейшая из красивых (итал.).
Паоло берет Елену под руку и ведет ее, спокойно и уверенно, словно ему предоставлено право решать. Бархатистый голос Паоло ласкает ее слух, пламенный взгляд ежеминутно погружается в ее глаза, и по телу девушки пробегает легкая дрожь; голова Паоло игриво склоняется к Елене, мимолетные прикосновения обжигают ее.
— Родители здоровы? Заведение, надеюсь, процветает? А что, этот глупый Даблкау — сделал он свою лошадиную карьеру?
— Не говори об этом так пренебрежительно, Паоло, я ведь тоже сделала «лошадиную» карьеру. И этому отчасти способствовал ты сам — ты показал мне, как вскакивать на лошадь.
— Разве? Что-то не припомню — вряд ли я мог додуматься до чего-нибудь по этой части.
— Речь шла всего лишь о прыжке «на курс», о том, как вспрыгнуть на спину лошади; помнишь, когда отец ударил тебя шамберьером…
— А, припоминаю. Как же… Надеюсь, ты не проговорилась нашему другу Даблкау, что это я объяснил тебе, как нужно прыгать? Представляю, как разозлился бы он. Еще бы! Ведь в этих делах он норовил верховодить. Как же, как же… помню этот случай… Видишь, я уже тогда страдал ради тебя. А с тех пор — бесчисленное множество раз, хотя и при иных обстоятельствах. Я всегда мечтал о том, как мы вместе будем танцевать; из нас вышла бы превосходная пара. А ты, значит, осталась верной седлу. Знаешь, я о тебе услышал сразу, как приехал. Сама судьба послала мне прелестную Елену. Представь себе, приходим с партнершей в театр, чтобы осмотреться, а гардеробщицей там старуха итальянка, синьора Делалио. Спрашиваю ее о ваших, а она мне и говорит: знаю, знаю, барышня брала у меня уроки танцев, красавица, и до сих пор не замужем. Тут моя партнерша отошла, и синьора Делалио вызвалась передать тебе billet doux [131] , намекнув, что если мы пожелаем встретиться совсем одни… то у нее тихая, спокойная квартира… где можно устроить интимный ужин, или чай, или просто распить бутылку вина. Представляешь, Еленка, получить такое предложение тотчас по приезде в город, где не бывал с детства!
131
Любовную записку (франц.).