Цирк

Маклин Алистер

— Два жучка, — доложил Морли. — Миниатюрные радиопередатчики. Один в лампе на потолке, другой в телефоне.

— Значит, теперь я могу вздохнуть с облегчением, — сказал Ринфилд.

Его собеседники не ответили, поэтому он нерешительно спросил:

— Так вы удалили или демонтировали подслушивающие устройства?

— Конечно нет, — ответил Харпер. — Жучки на месте и останутся там, пока мы не вернемся из Европы. Не можем же мы допустить, чтобы «неверные» узнали о том, что нам известно о подслушивающих устройствах? Вы только представьте себе, какое количество дезинформации мы сможем им скормить! — Чувствовалось, что мысленно

Харпер уже потирает руки. — Отныне в этом кабинете вы станете заниматься только своими обычными делами. — Доктор улыбнулся почти мечтательно. — Конечно, если я не дам вам других указаний.

В последующие четыре дня в разговорах работников цирка преобладали четыре темы.

Основной темой, конечно, было предстоящее турне по Европе. Эйфорию отъезжающих было трудно разделить тем, кто оставался, — они должны были вскоре отбыть на зимние квартиры во Флориду. По причинам, связанным с транспортными проблемами, в турне могли отправиться только две трети состава цирка, и эти две трети, которым предстояло совершить путешествие по Европе и дважды пересечь океан, считали зарубежные гастроли чуть ли не отпуском. Правда, отпуском, обещавшим быть чрезвычайно напряженным с момента высадки на берег, но все-таки отпуском.

Около половины работников цирка были американцами. Лишь немногим из них доводилось плавать на теплоходе, отчасти из финансовых соображений, отчасти из-за того, что цирковой сезон очень длинный и свободными у них оставались только три недели в год, да и то в самое неудачное время — глубокой зимой. Для этих людей предстоящие гастроли были единственной в жизни возможностью посмотреть мир. Остальные сотрудники были в основном европейцами, почти все они родились по другую сторону «железного занавеса», и для них эта поездка могла стать единственной возможностью повидать родных и друзей.

Второй темой для разговоров были зловещие действия доктора Харпера и двух временно нанятых им медсестер. Все трое были крайне непопулярны. Доктор оказался суров, чтобы не сказать безжалостен, и, когда дело дошло до прививок, никто не смог проскользнуть сквозь ячейки широко раскинутой им сети. Он действовал очень решительно, не позволяя сотрудникам задаваться вопросом «быть или не быть». Конечно, люди цирка крепче и выносливее остальной части взрослого населения, но, что касается глубочайшего отвращения к уколам, надрезам и последующему воспалению руки, они ничем не отличаются от простых смертных. И тем не менее ни у кого не возникало сомнений в том, что цирку повезло — ему достался знающий и преданный своему делу врач.

Третьим объектом обсуждения стали два таинственных события. Прежде всего, появление патрульных, которые очень тщательно охраняли по ночам спальные вагоны поезда. В угрозы сотрудникам цирка, сделанные некими неизвестными, никто всерьез не верил, но другого повода для охраны не находилось. Потом случилось совершенно непонятное происшествие с двумя подозрительными электриками, которые пришли проверить электрическую проводку. Они уже почти закончили свою работу, когда у кого-то появились сомнения на их счет и была вызвана полиция. Электриков не знал никто, кроме Харпера, поэтому их продержали в заключении целых пять минут. За это время один из «электриков» успел позвонить адмиралу и доложить, что в спальных вагонах цирка жучков не обнаружено.

Последней, но, несомненно, самой увлекательной темой для

разговоров были Бруно и Мария. К досаде Генри, которому приходилось бороться со своей совестью, этих двоих все чаще видели вместе, и они даже не пытались скрывать, что их тянет друг к другу. На растущие взаимные симпатии этой пары люди реагировали по-разному. Некоторых забавляло, что непробиваемая броня Бруно наконец-то дала трещину. Другие испытывали зависть: мужчины завидовали Бруно, потому что он без видимых усилий привлек внимание девушки, которая вежливо, но решительно пресекала любые другие попытки ухаживания; а женщины завидовали Марии, потому что Бруно был одним из самых видных холостяков в цирке и долгое время игнорировал любые другие знаки внимания. Третьи радовались за него (и это несмотря на то, что в цирке у Бруно было только трое близких друзей — Кан Дан, Мануэло и Робак), потому что все знали: с тех пор, как погибла его жена, Бруно стал печальным, одиноким и замкнутым и не обращал внимания на женщин. Большинство же окружающих считали вполне естественным и даже неизбежным то, что суперзвезда цирка сойдется с самой красивой молодой женщиной из множества привлекательных молодых женщин цирка.

На самом деле лишь после последнего представления в последний вечер пребывания цирка в городе Бруно довольно неуверенно предложил девушке посмотреть его апартаменты в поезде. Мария приняла предложение с совершенно спокойным видом, и он провел ее по подъездным путям и помог подняться по крутым ступенькам в конце вагона.

Бруно занимал роскошную отдельную квартиру, состоящую из гостиной, кухни-столовой, спальни и ванной комнаты (где, кроме всего прочего, была вделанная в пол ванна). Когда Мария после осмотра вернулась в гостиную, у нее был ошеломленный вид.

Бруно сказал:

— Как мне стало известно, напиток, который я обычно смешиваю для себя, американцы называют мартини. Я позволяю себе выпить лишь после окончания гастролей в очередном городе. Алкоголь и трапеция несовместимы. Вы не составите мне компанию?

— С удовольствием. Должна сказать, у вас здесь шикарно. Не хватает только жены, которая разделила бы с вами все это.

Бруно достал лед.

— Это что, предложение?

— Вовсе нет. Просто ваша квартира великовата для одного человека.

— Мистер Ринфилд очень добр ко мне.

— Не думаю, что он что-нибудь теряет на своей доброте, — сухо заметила девушка. — У кого-нибудь еще есть такие удобства?

— Я как-то не интересовался…

— Бруно!

— Вы правы, больше ни у кого.

— Во всяком случае, не у меня. Мое купе напоминает телефонную будку в горизонтальном положении. Впрочем, я понимаю, что между секретарем директора и суперзвездой огромная пропасть.

— Так оно и есть.

— Ох уж эти мужчины! Сама скромность!

— Поднимитесь со мной под купол, на трапецию, с завязанными глазами — и вы почувствуете разницу.

Мария вздрогнула почти непритворно.

— Да я даже на стуле не могу стоять, не чувствуя головокружения! Правда-правда. Вы заслужили ваш дворец. Что ж, надеюсь, мне всегда можно будет прийти полюбоваться вашими чертогами.

Бруно подал ей напиток.

— Я буду класть перед дверью специальный пригласительный коврик для вас.

— Спасибо. — Мария подняла бокал. — За наш первый вечер наедине! Мы ведь должны влюбиться друг в друга. Как по-вашему, что думают о нас сейчас ваши коллеги?