Цитадель Гипонерос
Шрифт:
Он присоединился к другим слугам в комнате, куда вешались ливреи. Персонал императорского дворца состоял преимущественно из паритолей. Охотно махнув рукой на сиракузянское ханжество, они не считали нужным при переодевании прятаться за ширмами индивидуальных гардеробных. Обнаженные тела, уличная одежда и белые с лиловым ливреи перемешались в беспорядочной круговерти на светлом мраморном фоне. Гомон перекрыл легко опознающийся голос распорядителя первого дня:
— Агтус Кипалар, поскольку вы опоздали, то назначаетесь в бригаду уборки императорской спальни!
Агтус пожал плечами и, не обращая внимания на адресованные ему ухмылки или же сочувственные взгляды, пошел к своему раздевальному шкафчику. Приборка в покоях императора Менати, когда-то считавшаяся почетной
В назначенный час группа слуг, вооруженных лучевыми микровакуумными дезинфект-дезинтеграторами, вошла в императорские апартаменты. Там на огромной кровати слуги обнаружили безнадежно перепутавшуюся груду из десятка совершенно обнаженных тел, среди которых они узнали Императора и Императрицу Вселенной. Обычно императору Менати удавалось ускользнуть до того, как начинался первый день и приходили слуги, но сегодня утром он вовремя не проснулся. Он, вероятно, принял слишком много мегастазов, о чем свидетельствовали струйки слюны, стекавшие из уголков его губ по многочисленным подбородкам.
По впечатлениям Агтуса, император Менати разбухал день ото дня. На его грудях, толстых, широких и мягких, как подушки, покоилась пара молодых женских ног. Его гениталии совсем исчезли под толстой складкой на животе, а из полуоткрытого рта вырывался не слишком-то имперский храп. Яркого образчика сиракузянской культуры из него бы не вышло; не лучший, впрочем, образчик вышел бы и из его супруги, дамы Аннит, чьи обвисшие груди лежали на тощих боках, а бедренные кости выступали, как наконечники копий. Трудно было даже сравнивать ее с прежней императрицей, которую Агтус, только что прибывший с Осгора, несколько раз встречал в залах дворца. Красота дамы Сибрит тронула его до такой степени, что он ходил несколько дней подряд смотреть на нее, когда ее выставили на кресте на большой площади Романтигуа. То, что начиналось как простой импульс вуайеризма, с превращением великолепного тела бывшей императрицы в отвратительную массу гноящейся плоти понемногу переросло в чувство сострадания и возмущения.
Без одежды царедворцы обоих полов, дополняющие имперское панно, выглядели так же несуразно, как напялившие облеганы паритоли. Кое-кому показалась удачной идея обсыпать пудрой все тело, и теперь эта пудра слиплась с потом и образовала что-то вроде белесой комковатой корки. Агтус надеялся, что влияние мегастазов выдохлось, потому что был не в настроении отвечать на женские заигрывания, если на кого-то вдруг накатит сексуальная охота (и точно не на мужские — из осгоритских мужчин радостям гомосексуализма, вроде пресловутого Спергуса Сибара, предавались весьма немногие). Свой пыл он впредь прибережет для связной от сети. Колеблясь, как поступить, слуги переглянулись: то ли им начать прибираться в императорских комнатах, сделав вид, что они ничего не замечают, то ли будить весь этот бомонд, лепеча пространные извинения. Второе решение, однако, было чревато гневом Императора, и по выразительному жесту одного из слуг все безмолвно растеклись по императорским покоям.
Агтус прошел в дальний закуток палат — уединенную гостиную, драпированную большими полотнами водоткани, где гонялись друг за другом драгоценных рыбки с Оранжа. По пути ему попадались и другие тела, растянувшиеся на гравикушетках или свернувшиеся калачиком на мраморной плитке. В воздухе стояли резкие запахи желудочного сока, алкогольных ферментов и мочи, вычищаемые, впрочем, летучими сферами кондиционеров. Осгорит прикидывал, что в гостиной ему достанется меньше работы, но быстро был разочарован. Там укрылась еще одна группа гостей — развалившиеся в гравикреслах двое мужчин и четверо женщин. Эти были не раздеты и бодрствовали, но их изможденные взгляды и слюнявые рты выдавали неумеренное потребление мегастазов.
Агтус решил не связываться с ними, нажал кнопку на лучевом дезинфектаторе и приступил к распылению пятен и других подозрительных мусоринок, запачкавших мраморную плитку в золотых крапинках. Через несколько минут, когда он почти закончил убирать маленькую комнату, кто-то дернул его сзади. Агтус повернулся так резко, что налетел на водоткань, и испуганные рыбки рассыпались брызгами ярких красок.
Довольно молодая и привлекательная (невзирая даже на портящие лицо следы несвежести) женщина приподнялась со своего кресла и ухватила его за полу накидки. Искорки, плясавшие в ее выкаченных глазах не оставляли места для сомнений, что у нее на уме; по блестящим приоткрытым губам скользнул кончик язычка. Выпущенный из-под капюшона длинный голубоватый локон покосился и перечеркнул обе щеки.
В голове у Агтуса мелькнул образ связной из сети — такой свежей и прелестной на заре первого дня, — и укрепил его решимость не реагировать на приставания этой придворной дамочки, переевшей мегастазов. Все же в отказе следовало соблюдать такт. Он отложил на пол свой дезинфектатор, деликатно взялся за руку, ухватившуюся за его накидку, и начал разжимать ее пальцы. Женщина застонала, откинулась на спинку гравикресла, но не отцеплялась. Он не смог заставить ее отпустить ткань: химические препараты заглушили боль и придали ей удивительную, почти сверхъестественную силу. С ее открытых губ вереницей слетали отрывочные фразы, перемежающиеся истерическим смехом:
— Возьми меня, паритоль… Сиракузянам больше не по силам удовлетворять женщин… Глянь на тех двоих… Сановники импанги… империи Анг… Начальник Междупола… И делегат от гильдии клеточного транс… ферта… Неспособ… неспособны…
Вторая рука придворной дамочки скользнула между ляжек Агтуса и яростно сжала его мошонку. Он сдержался, чтобы не взвыть: не хотелось тревожить наемников-притивов или гвардейцев, дежуривших в кулуарах. Более того, потеряй он чуточку самообладания — и это немедленно спровоцирует у дамы всплеск истерики.
— У тебя есть все, что нужно, там, где следует, паритоль… (тут она легким движением подбородка указала на полицейского генерала) Он без умолку хвастал всю ночь, но когда дошло до дела… Он, глава внутренней безопасности, глаз и ухо империи, он понятия не имеет, куда прошлой ночью укрылись таинственные посетители… эти мальчик и мужчина, паритоли, как ты…
У Агтуса перехватило дыхание. Может ли эта рехнувшаяся что-то знать о паре личностей, которых активно разыскивала сеть? Он попытался отвлечься от резкой боли внизу живота и бросил сопротивляться.