Цитадели
Шрифт:
— Ты, что, взбесилась? — ошалел я.
— Хм… — хмыкнула Машка с довольным видом, пошла к холодильнику и стала вытаскивать салаты, сыры, ветчину, фрукты. А когда извлекла бутылку шампанского, то я уже перестал что-либо понимать.
— Хотя бы сказала — за что? — недоумевал я, потирая уши.
— Хотела тебе сразу заехать, — деловито сообщила рыжая, накладывая салаты. — Даже продумала, под каким глазом фингал подставить, но отвлеклась, а потом — увлеклась.
— ??
— А кто из меня бобриху сделал? — заверещала Машка как уличная торговка. — Кто там у тебя дрова для костра заготавливал? И кто страдал аллергией на собственную шкурку? Служебный роман он, видите ли, затеял…
От удивления я присвистнул:
— Так ты что, книгу мою читала? Где и откопала-то?
— К твоему сведению, читать я умею. А уж «откопать» — несложно. У нас Гномик на «фэнтэзи» повихнут. Чемоданами притаскивает. Знаешь, какая ржачка была? Меня теперь «бобрихой на выданье» зовут.
— Подожди, но это литературный прием, — оторопел я. — Художественный вымысел.
— Ага, ты мне еще о роли женского образа в романе расскажи. И о том, что женщина в произведении, — это функция.
— Да ладно, Маш, не сердись. Я тебя все равно люблю, — попытался успокоить я девчонку.
— Да вот, и я-то тебя тоже, — вдруг засмеялась Машка. — А иначе бы сразу убила! Бобриха на выданье!
— Роман-то хоть понравился, — забеспокоился вдруг я.
— Ну не хуже и не лучше прочих. Не Бушков, конечно. И не Белянин.
— Но читать-то можно? — с упавшим сердцем спросил я. Девчонка права — когда книга вышла из печати, мне она показалась полнейшей фигней.
— Если прочитала — значит можно, — усмехнулась Машка. — Ты, лучше, шампанское открывай. Давай, за встречу…
За встречу Машка слегка пригубила. Посматривая на меня, как любящая жена на непутевого, но все еще любимого мужа, вздохнула:
— Ешь давай. Я ведь тебя третий день жду. Думала — сначала отлуплю, а уж потом поужинаем. Шампанское, между прочим, французское. Кстати, у меня еще и горячее есть — твоя любимая печенка. В третий раз готовлю! Налей еще…
Чего никак не могу освоить, так это искусство разливания шампанского. Обязательно перельется через край! Маша подняла свой бокал и лукаво спросила:
— Н-ну, за что пьем?
— Наверное, за тебя, — предложил я.
— За нас! И, — потупила она взгляд, — за то, что у нас будет ребенок.
Обалдев от новости, я выпил, едва не проглотив свой бокал. Поперхнулся.
— По спинке постучать? Или не рад? — требовательно посмотрела она на меня.
— Конечно, рад, — откашлявшись, сказал я. — Только вот, как-то неожиданно…
— А почему не говоришь: «Может, ошибка? А может — не от меня?»
— Как принято во всех подростковых фильмах. А ты, как это положено по жанру, бьешь меня по мордам и гордо уходишь прочь.
— Могу и без мордобоя уйти, — возмущенно вскинула она конопатый нос.
— Давай, — вяло предложил я. — А я буду бежать следом и кричать: «Вернись, я всё прощу!» Что я жене-то скажу?
— Скажешь правду. Или, — пожала она плечами, — вообще ничего не скажешь. Я, понимаешь, на женитьбе и алиментах не настаиваю. Так что — все зависит от тебя. Жена твоя может вообще ничего не узнать. А расскажешь…
— Рассказать, что где-то в… непонятном месте у меня скоро будет ребенок?
— Почему — скоро? Как положено, через девять месяцев. Пока только один прошел.
Я посмотрел на Машкин живот. Вполне плоский, хотя мы и расстались почти год назад. Опять забыл, что в Застеколье время течет по-другому. Я уходил в апреле. Сейчас май. Правда, уже следующего года. Значит, у нас прошел год с лишним, а здесь — два месяца. Интересно, я сумею когда-нибудь соотносить «то» и «это» время? Хотя что это меняет? Единственно, что когда родится ребенок, на «Большой земле» пройдет еще лет десять…
— Есть у тебя Олег, черта — из мухи слона делать. Пытаешься продумать — а как отнесется к этому жена. Как отнесется — так и отнесется. Мне, честно говоря, все равно. Извини, но я эгоистка. Для себя я знаю — у меня будет ребенок! А этого по всем законам быть не могло… Понимаешь?
— Мне Ярослав говорил, — кивнул я.
— Стало быть, ошибался дядька!
— Ты уже рассказала?
— Хотела тебя первого обрадовать. Но не похоже, что ты сильно рад.
— Подожди, дай привыкнуть, — попытался я «переварить» новость. — Не забывай — я-то отец со стажем. Дочке семнадцать, почти невеста. Как вспомню о ползунках, распашонках, подгузниках…
— Памперсах, — уточнила она. — Отстал ты от жизни.
— Во-во. Если честно — то просто страшно!
— Между прочем, могу и без папаши обойтись. Как-нибудь сама воспитаю.
Кажется, Мария обиделась всерьез. Что ж, можно сделать скидку на состояние беременной женщины.
Я встал и слегка приобнял ее за плечи:
— Глупая… Меня укоряешь, а ведешь себя — как подросток. И вообще — тебе вредно волноваться.
Машка уткнулась мне в грудь и заплакала.
— Олег, ты просто не представляешь, каково быть женщиной и жить, зная, что у тебя никогда не будет детей. Знаешь, сколько лет я смотрела на чужие колясочки и чуть не выла?! А потом вдруг… Вы, мужики, даже и не представляете себе — какое это счастье!
— Ладно, Машка, — погладил я ее по голове. — Все будет хорошо. Как-нибудь. И родим, и воспитаем!
Точно, — всхлипнула она, попытавшись улыбнуться. — Так вот возьмем вместе — и родим! Тебя, кстати, дядька просил зайти. Не торопись, поешь спокойно.