Cказки для взрослых
Шрифт:
Первая, очень тихая, птичья трель послышалась в вышине.
А Феликс все шел и шел, пока не вышел на главную городскую площадь, вымощенную каменными плитами. Здесь ноги его подкосились, и он рухнул на землю, у подножия какого-то памятника, чувствуя, как в груди его зарождается тоскливый
И солнечные лучи ослепили его, осушили влагу в глазных впадинах. Бездонное прозрачное небо поразило его. Песнь малой птахи, славящей приход нового дня, влилась ему в самое сердце…
Феликс встал, и все ужасы прошедшей ночи покинули его. Он спросил у первого, кто встретился ему, как пройти к городским воротам, через которые он вошел в этот город накануне вечером. И тот пояснил, ничего не выспрашивая, и ушел своей дорогой, насвистывая веселый мотивчик из какой-то оперетты. Это был пекарь, и он спешил в свою пекарню, чтобы успеть напечь булок к тому часу, когда город начнет пробуждаться. Всю ночь он безмятежно проспал, не выходя из дома, и сейчас, в столь раннее утро, был на удивление жизнерадостен.
Ворота оказались совсем рядом, надо было пройти всего сотню-другую шагов по одной из улиц, которые веером расходились от главной городской площади. Еще издали Феликс увидел, что они по-прежнему были не заперты.
А за воротами лежала дорога, ведущая из этого города за горизонт. И Феликс пошел по ней, легко и бодро ступая. Ни тени усталости не было в его голубых глазах, потому что, в сущности, он был в самом начале пути.
Выродок
К вечеру небо нахмурилось, предвещая непогоду. Село будто вымерло, и даже собаки не брехали, а только поскуливали, страшась приближающейся грозы. В доме кузнеца, стоявшем на окраине села, еще не спали, когда в раму окна постучали робкой рукой. Стук слился с отдаленными громовыми раскатами. Но кузнец заметил тень, заслонившую всполохи редких молний. Это была нищенка, неразличимых под темным платком и пылью пройденных дорог лет, в ветхом, заплата на заплате, просторном черном платье до пят, схожим с монашеской рясой. Шла она на богомолье в отдаленный монастырь и просилась переночевать.
– Утром чуть свет уйду, а то и раньше, – обещала она, униженно кланяясь и почти плача. – Мне бы только грозу переждать.
Жена кузнеца, дородная высокая баба, под стать мужу, буйному во хмелю и безответному во все остальное время здоровяку, сжалилась над убогой и кинула дырявую дерюжку на лавку у порога. Но на этом запас ее милосердия иссяк.
– Не обессудь, уже повечеряли, – сказал она, бросив предостерегающий взгляд на мужа. – Ртов эвон сколько, все начисто подмели.
Погасили лучину и легли спать.
В полночь всех разбудил долгий страдальческий крик, лишь отдаленно напоминающий человеческий. На печи заплакали перепуганные дети. Кричала странница, выставив свой неожиданно огромный живот из-под бесстыдно задравшегося платья. И тогда жена кузнеца поняла, что убогая рожает. Ночью, в грозу, в чужом доме!
– И откуда ее черт принес? – вопрошала она и испуганно осеняла себя крестным знамением. – Не к ночи будь помянут!
Конец ознакомительного фрагмента.