Цой Forever. Документальная повесть
Шрифт:
Об этом надо помнить всегда.
Во-вторых, именно в это время, как мне кажется, начался осмысленный, целенаправленный путь Цоя к совершенству и на вершину славы.
1984
Второй фестиваль
«Судьба, видимо, устала водить Цоя за нос и вновь столкнула с Густавом. Завязались какие-то отношения — и «Кино» уже в полном составе, который два года Вите снился, рвануло на предфестивальное прослушивание. К этому времени Витя сделал меня администратором группы, внеся в ее список, что наделало немалый переполох, поскольку опыты такого рода всегда заканчивались неудачей. Группу вставили в график, и, явившись в назначенный день в какой-то клуб, они отыграли перед отборочным жюри короткую программу.
Сейчас пишут, что это произвело слабое впечатление, что группа отыграла вяло и тому подобное.
Не
Сам фестиваль имел в качестве девиза какую-то патриотическую фразу, причем всем группам предложили спеть по одной песне, связанной с этим девизом. Что-то там про борьбу за мир, кажется. Цой взял и написал «Безъядерную зону». И тут одумавшееся жюри решило открыть фестиваль этой песней в сольном исполнении Цоя, а само выступление группы поставили последним на фестивале.
Три дня фестиваль утопал в табачном дыму. И, конечно, на последнем концерте все уже хотят спать или хотят домой. Довольно сложно заставить их встряхнуться и развесить уши. К тому же «Кино» больше года не выходило на сцену. Цой играл акустику несколько раз на квартирах или в малюсеньких залах, сидя на стуле. И все же он заставил себя слушать! По общему мнению, финал фестиваля благодаря «Кино» получился классным. По-видимому, мучительный период неудач сыграл положительную роль. Наконец все, как говорится, срослось, и Цой показал, на что он способен».
«…Группа не складывалась. Я пытался это все как-то связать, надо было быстро все связывать, на ходу. Некогда было придумывать какие-то нюансы, новые аранжировки. Надо было просто вживую все слепить вокруг материала. Другого выхода не было. Мы слепили все как есть, чтобы нас можно было прослушать. Нас прослушивал худсовет — отборочное прослушивание перед фестивалем. Прослушав, они нам отказали. Причем в вежливой форме: ни да, ни нет, посмотрим, мол… Очень уклончиво. В худсовете тогда Файнштейн был, Коля Михайлов, Джордж, еще какая-то тетка. Однако в конце концов к фестивалю допустили. Мы узнали об этом чуть позже и стали лихорадочно готовиться. Мы сознавали, что нас может спасти только чудо, которое надо было сотворить. Мы готовились обрушить этот шквал на людей. И нам это удалось, потому что концерт был очень мощный, кайфный.
Наше ощущение передалось в зал, с людей весь мох слетел. Все обалдели. Не помню, кстати, выступления «Аквариума» на том фестивале. Помню только, что все мы были раскрашенные, накладывали различный макияж…
О Витьке той поры сложно говорить персонально. Мы все были завязаны в одной большой компании. Что касается меня, то я знал, что в этом есть большая доля моего участия. Эта группа была отчасти моим детищем. До меня электрического «Кино» не было, оно появилось вместе со мной. Эту группу я воспринимал как свою родную, настоящую, в которой я буду играть долго. Витька ревновал, конечно, к «Аквариуму», что я в нем тоже играю, но мне он никогда ни одного слова не сказал. Но потом стало невозможно совмещать — ребятам приходилось снимать концерты из-за того, что я был занят в «Аквариуме». Или, наоборот, я не мог прийти на запись к «Аквариуму» из-за того, что были концерты с «Кино». Я думаю, что каждому приходится выбирать и с годами сужать рамки своего творчества, чтобы добиться более полного самовыражения. Рано или поздно приходится задумываться — что нужно отсечь».
«Уместно будет к открытиям фестиваля отнести также и «Кино». Они уже больше года не выступали, да и раньше-то не слишком баловали ленинградских рок-фанов концертами, а совершали время от времени победоносные набеги на Москву. Их теперешний триумф подготовлен долгой работой, ходящими по рукам студийными записями и фактом существования Цоя, от которого нельзя было рано или поздно не ожидать чего-нибудь в этом роде. Состав «Кино» изменился. Присутствие Тита придало команде оттенок звездно-профессиональной крутизны. Его мощный бас роскошно вписывается в очаровательный примитивизм «Кино». Если раньше стиль Цоя мог казаться пробой сил, то теперь ясна сознательная ориентация на это направление. «Кино» несколько напоминает зрелый Т. Rex — и ритмическим однообразием, и лаконизмом инструментальных партий, и запоминающейся, навязчивой мелодикой. Музыка Цоя обладает завораживающим магнетизмом, она втягивает в себя, забирает. В каком-то смысле, по эмоциональному воздействию, что ли, ее можно назвать роком старого типа.
Далеко не все фаны старого закала реагируют на «Кино» всерьез; они, ворчливо сетуя на испорченность нравов, считают «Троллейбус, который идет на восток», «Транквилизатор», «Безъядерную зону» и др. несерьезными заморочками зеленой молодежи. Что ж, пусть себе ворчат, мне их даже немного жаль, ведь время не за них… Прически коллег Цоя, песня «Прогулка романтика» и многое другое позволяют уловить несомненную близость «Кино» к новейшим школам; весь же фокус заключается в том, что старые и новые школы гармонично сливаются. Выступление «Кино» приятно шокировало настоящей рок-заводкой, свежестью и непосредственностью. Те, кто упрекает «Кино» в примитивности, глубоко неправы, потому что находятся в плену или возрастного снобизма, или лжепредставлений о неоднозначном ныне понятии, «профессионализм» и не могут отличить примитивизм как стиль от примитива. Вперед, «Кино», ждем следующей серии!»
Этот фестиваль был важен и для меня — тем, что я был впервые приглашен в жюри. По этому поводу надо объясниться и рассказать заодно, как все было там устроено.
Поскольку формально рок-клуб входил в структуру Ленинградского дома самодеятельного творчества (ЛДСТ) (да, это была «художественная самодеятельность» — а вы как думали?), он был в ведении Управления культуры Ленгорисполкома. А коли в нем собралась молодежь, то и обком комсомола должен был им заниматься. А так как музыканты писали музыку и тексты, то хорошо бы в жюри ввести профессиональных литераторов и композиторов, хотя бы по штуке.
Так, должно быть, рассуждали власти.
Поэтому в жюри фестивалей традиционно входили: работник ЛДСТ, курирующий клуб (Наталья Веселова), представитель Совета рок-клуба (Анатолий «Джордж» Гуницкий), член Союза композиторов (обычно Абрам Юсфин или Александр Колкер), представители обкома комсомола и Управления культуры (их фамилий не помню) и ваш покорный слуга как член Союза писателей.
С Союзом писателей было просто. Там не было ни единого человека, кроме меня, который слышал бы об отечественном роке, не то что им интересовался. Так что выбора не было.
С Союзом композиторов было, правда, еще хуже. Там вообще таких «интересующихся» не было. Их представители менялись.
Горком комсомола и Управление культуры занимали крайнюю правую позицию. Типа: воспитывать, не пускать на сцену пропаганду наркотиков, секса, водки, вина и — самое главное — фашизма! Никто не знал, что такое фашизм, но его «шили», прежде всего, «Алисе» (в следующем году) и — как ни странно — «Кино». Им не нравилось, как Витя весь в черном стоит на сцене, дерзко выпятив вперед подбородок.
Состав жюри Второго рок-фестиваля был таков: Н. Борисова (председатель, ЛМДСТ), А. Житинский (Союз писателей), А. Юсфин (Союз композиторов), Н. Мейнерт (Эстонское радио), А. Троицкий (журналист), С. Пилатов (горком ВЛКСМ), А. Гуницкий (член Совета рок-клуба).
В таком раскладе защитников рока было больше, чем его противников. По существу, лишь Борисова и Пилатов пытались как-то блюсти честь мундира, так что голосование прошло достаточно спокойно.
Но начальство осталось недовольно нашим решением («Кино» и «Аквариум», по их мнению, не должны были стать лауреатами), и на следующем фестивале из жюри были исключены Мейнерт, Троицкий и я.
Я нашел себе замену, предложив своего коллегу Николая Крыщука и наказав ему бороться за «Алису», что он и сделал. Потому что я понимал, что к Косте будут наибольшие претензии. И «Алиса» стала лауреатом. Но это другая история.
В дальнейшем в рок-клубе сложилась удачная команда. Работники ЛДСТ, курирующие работу клуба, были нашими сторонниками, хотя могло бы быть и наоборот. И Наталья Веселова, и Нина Барановская, занимавшаяся литовкой текстов, то есть дающая разрешение на исполнение их со сцены, как могли, отстаивали интересы музыкантов. Однако часто исполнялись и незалитованные тексты, за что группу лишали концертов на некоторое время.
Что касается атмосферы в дни фестивалей при входе в рок-клуб, в фойе и в зале, то она была наэлектризована до предела. Ментов было видимо-невидимо. Во время выступлений они стояли по бокам у стен и даже в центральном проходе между рядами кресел на расстоянии метров двух друг от друга, причем лицом не к сцене, а к залу, зорко наблюдая за зрителями.
И стоило какой-нибудь девушке в экстазе зажигательного рок-н-ролла вскочить на ноги и не сходя с места начать приплясывать, как милиция бросалась к ней и либо вытаскивала из зала, либо силком усаживала на место.
А в ложе наверху всегда сидели какие-то незнакомые люди в штатском, молча и внимательно глядя на то, что происходит в зале.
На одном из концертов, помню, когда менты свинтили Севу Гаккеля, а Саша Титов, пытавшийся его отбить, тоже попал в комнату милиции на первом этаже, Цой вышел на авансцену и сказал:
— Ребята, это не клуб, это казарма.
И отказался играть, тем более что Титов, помимо «Аквариума», тогда еще играл в группе «Кино».
Но вскоре наступили более либеральные времена, уже через год меня снова позвали в жюри, а еще через год Борзыкин пел в переполненном зале ДК «Невский» «Твой папа — фашист!».