Цой Forever. Документальная повесть
Шрифт:
Получается, что нет. Самоотдача — это то, сколько любви, души, сердца, всего себя ты вкладываешь в то, что делаешь. Это стоит на первом месте. А результат — на втором. Под результатом, кстати, здесь понимается совершенство созданного.
Короче говоря, это стремление к абсолюту, или к Богу, иными словами.
Что же можно сказать о Викторе Цое? Какого рода художником он был? Что понимал под успехом? Безусловно, ему очень важно было, чтобы его песни слушали, чтобы их любили. Но при этом Виктор не раз подчеркивал, что это возможно только при одном условии — если эти песни будут честны. В этом слове — «честность» — он объединял душу, любовь и стремление к абсолюту. И поэтому ему вовсе не хотелось «быть притчей на устах у всех» ничего не знача.
Он
Говоря об удаче как составляющей успеха, следует помнить, что она часто приходит к тому, кто умеет прислушаться к указаниям Господа Бога, или судьбы, если будет угодно.
Есть люди, умеющие слышать эти советы и указания, но есть и упрямцы, которые верят в свою удачу, даже если ничто ее не сулит.
Скажите, разве занятия музыкой, которым посвятил себя Цой уже в тринадцать-четырнадцать лет, сулили ему удачу? Что у него было за душой? Ни музыкального образования, ни творческой среды, ни особых музыкальных способностей. Но он поверил именно в эту удачу и нашел ее. А значит, сумел уловить некий намек, некий совет свыше. Откуда-то появилась эта надежда, ставшая уверенностью, что путь этот не тупиковый.
Но откуда?
Если бы Витя Цой не стал тем Цоем, о котором мы говорим, он продолжал бы сейчас играть со своею командой по клубам, тщетно добиваясь внимания радиостанций и широкой публики, и был бы как раз таким неразумным упрямцем, занимающимся не своим делом.
Я вовсе не имею в виду «молодую шпану» рок-н-ролла, которая сейчас играет по клубам и отсылает свои синглы ди-джеям радиостанций. У них еще все впереди. Как знать, может, и они поймают свою удачу. Я говорю о сегодняшнем дне, когда Цою было бы уже ближе к пятидесяти, чем к сорока. Ведь если тебе за сорок и ты все еще не состоялся, значит, скорее всего, ты не услышал совета Господа Бога.
А если ты его услышал и у тебя есть талант, значит, остается лишь потрудиться. Но потрудиться тяжело.
Все в один голос утверждают, что Цой был невероятно ленив.
Если он имел возможность лежать, он лежал. Если лежать было нельзя, он сидел, положив длинные ноги на стол и всем своим видом изображая безмятежность. Он никуда не спешил, и уговорить его куда-то пойти и что-нибудь делать было непросто.
Он часто бывал расслаблен, никуда не торопился, и, казалось, все ему было, как говорится, по фигу.
Однако нет ничего обманчивее внешнего впечатления. Если человек ничего не делает, это совсем не означает, что он не трудится.
Этим трудом уже проели плешь не одному молодому поколению, хотя у него и нет плеши. «Без труда не вынешь и рыбку из пруда!» — наставительно подняв палец, говорит какой-нибудь дед, будто он выловил этих рыбок вагон и маленькую тележку.
А зачем их ловить? Пусть себе плавают в пруду.
Ловить нужно то, что тебе важно и по силам. И если нужно ловить кайф, то лови его, а не рыбок. Но не забывай, что одним кайфом сыт не будешь, а рыбки все же утоляют голод.
Витя Цой любил ловить кайф. Только под кайфом он понимал не алкоголь, наркотики и женщин, а музыку. Он мог часами сидеть, перебирая струны, напевая себе под нос, и с виду казалось, что это просто человек дурью мается, но на самом деле это и была его работа — нотку за ноткой, слово за словом выстраивать песню, перебирая и отметая множество вариантов.
И когда человек сидит в мечтательной позе, положив свои длинные ноги на стол, это не всегда означает, что он ни черта не делает. Он в эти минуты часто занят сочинительством или грезит о будущей ослепительной славе.
Так что оставим рыбок в покое.
Каждый трудится, как умеет, но судят по результатам.
Итак, в биографии Вити мы остановились на том времени, когда он в 12 лет начал посещать художественную школу и был отмечен педагогами как способный мальчик.
Именно на это время приходится один совершенно нетворческий эпизод его биографии, а именно — уход отца из семьи.
Но как знать, возможно, что это потрясение и было самым «творческим» эпизодом в жизни маленького Цоя.
Об этом мне рассказывала сама Валентина Васильевна.
«Мы всю жизнь прожили в Московском районе. Я Витю принесла из роддома в дом, который напротив Ленина стоит на Московской площади. Московский, 193, мы все там жили с родителями, в двухкомнатной квартире. Сестра моя еще жила там, которая сейчас парализована. А роддом находился у Парка Победы — маленький, двухэтажный, потом построили новый, а там сделали какую-то базу. С родителями мы жили до 1966 года. За это время мы построили кооперативную квартиру, которая находилась на Космонавтов, 96. Я по лагерям ездила с Витей на руках — зарабатывала. Отец с матерью помогали мне, конечно, с Витей сидели немножко. Работала физруком, вожатой. А Роберт ездил в Воркуту зарабатывать, на шахту, но работал там инженером, а не как чернорабочий. В общем, как-то скопили, немножко заняли и купили двухкомнатную квартиру. И прожили мы там до развода, Вите было тогда одиннадцать лет, 73-й год, значит. Он поехал на сенокос от работы — нас всех тогда посылали — встретил молодую девчонку, на 15 лет младше. Приехал, говорит: «Валя, я полюбил!» И все, ушел.
Я таких людей не понимаю, я серьезный человек. А он вот и первый, и второй раз так — «полюбил, и все». Но он способен на долгие отношения, это я в нем ценю. Первый раз мы с ним тринадцать лет прожили, второй раз — семнадцать. Он ведь потом вернулся — сделал там ребенка и пришел ко мне абсолютно несчастный и больной. Ну, я его пожалела тогда — он ведь слабоватый такой, ну как второй ребенок у меня был. Он ведь из хорошей семьи, довольно богатой, и какие-то жизненные неурядицы, проблемы его не просто пугают, а даже могут сломать. К тому же это все-таки отец ребенка, главный мужчина для мальчика, поэтому я не жалею, что его вернула. А если у той совести хватило увести его у меня и моего ребенка, а ей тогда 21 год был, и ни образования у ней, ничего. И когда она оказалась в моей шкуре, я была абсолютно спокойна — она хотела осиротить моего ребенка, почему я должна теперь беспокоиться о ее ребенке? Короче, я Роберта приняла. Поживем — увидим, говорю. Через год он опять ко мне: «Валя, пойдем, зарегистрируемся». Я одной газете давала интервью и сказала, что я первая, третья и пятая жена. А что тут такого? Я спасала семью, берегла сына».
В те времена принято было посылать научных сотрудников и инженеров осенью «на картошку», а летом «на сено». Такие бригады выезжали в совхозы, селились там обычно в клубах, днем работали на полях, а вечерами пили вино, пели песни и, как могли, скрашивали свой досуг.
Я сам бывал в таких трудовых лагерях, было там весело. Об этом примерно в то время, в 1973 году, я написал маленькую повесть «Сено-солома». Там речь как раз о такой «совхозной» любви, за что мне в свое время досталось и от «Литературной газеты», и от местного комсомольского начальства.
Мол, надо трудиться, а они пьют вино и песни горланят под гитару.
Замечу, что технических средств для скрашивания досуга было совсем немного — портативный приемник «Спидола» (это считалось очень крутым) или магнитофон с бобинами (везти который «на картошку» было слишком большим шиком и нелегким трудом — он был очень тяжелым, а бобины занимали немерено места). Основным средством, как правило, была гитара. И песни, какие кто знал.
Такие вечерние посиделки в полутьме, при свете костра, очень сближают, никуда не нужно спешить, все домашние заботы остались где-то далеко, есть возможность почувствовать себя молодым и свободным.