Цвет ликующий

Маврина Татьяна Алексеевна

27.10.69.Вечером был Дорош с Анимаисой. Собирали папку для выставки на Репинскую премию. Анимаиса «носится» с премией — видимо, ей это нравится. Они с Дорошом ферлакурили, а нам было стыдно и скучно. Хотела почитать рукопись Пистуновой о Н. В., но он грубо отрезал — незачем. Гуляли вечером надутые.

28.10.69.Лева выздоровел, поехали по делам. Чтоб не очень было скучно, включила в маршрут и Рублевский музей, где выставка «Тверские иконы». Ездили в музей, в Гослит, к Анимаисе. На Арбат за «Азбукой». В задней комнате магазина № 4 сидит седой еврей Иткин за бумагами. Поманежил нас некоторое время, потом нажал нужную кнопку, явилась седая дама Винникова и принесла по 50 экз. большой и

малой. За это я им подарила по книжечке. Похоже было на читанное в романах. Заплатила 141 рубль.

Лев говорит: «Вы так хорошо выглядите, что противно смотреть». Как это понимать?

29.10.69.Рабочий день. «Петух». У Н. В. был Марков. Увлекается Волошиным, Черубиной де Габриак. Н. В. дал ему неопубликованную рукопись Волошина, что прислали когда-то в «Огонек», чтобы напечатать. Интересная и талантливая мистификация. Но в то же время появляется мысль, какой ерундой они тогда наполняли свою жизнь. Это с нашей точки зрения, конечно. Кто-нибудь скажет, чем бы ни наполнить, лишь бы наполнить. А про нас следующие поколения тоже, может, скажут — какой ерундой, а именно изучением своей национальности, заняты были эти люди, т. е. я и присные. А Н. В. пережевыванием старого отжившего. Чем же, интересно, будут заняты эти блестящие потомки?

2.11.69.Ночь была тяжелейшая. Задавила меня толстая баба. Еле выбралась. Онемела вся, вплоть до языка. Еле выдавливала — Катя. Почему-то ее звала на помощь. Но помощи нет. Потом проснулась, ничего.

Были Костины и Анимаиса, уезжающая в Ленинград. Дела… Дела… Скука… Скука… Погрязла в успехах. Сколько людей меня ненавидит. Даже рядом.

3.11.69.Рисовала «Петуха». От скуки поехала с Н. В. по Москве «по делам». Пейзажи, люди, Москва, а не улица Усиевича.

5.11.69.Начала собирать выставку в Чехословакию, через «не хочу». Голова туманная, бегаю по комнате, а на улице белый, белый снег.

8.11.69.Н. В. сегодня что-то не в форме и от прогулки устал. Я гляжу на свалявшиеся седые его волосы и чуть не плачу. Так его жалко. «Человек человеку — бревно. Умирать одному», — сказал Ремизов. Все это мелкое ницшеанство. Так скучно.

Выставку собрала. Было в этой работе и полезное: посмотрела поневоле много, много своих вещей, нашла, что поработала хорошо, интересно. А вот что будет дальше? Темно и вроде бы безнадежно. Буду, может быть, как Блок, вырезать из «Нивы» картинки и наклеивать. Куда?

Читаю «Цветочки» (Fioretti) Франциска Ассизского.

14.11.69.Написала воскресный лес с лошадинолицей теткой. Значит, не умер еще мой «курилка». Это такая игра была: из рук в руки передавали тлеющую лучину: «Жив, жив, курилка, жив, жив, не умер». «Умер, умер, умер» — тот платит фант. Так вот, мой курилка еще жив, значит, мозговой аппарат еще принимает земные волны. А то перекладывала свои картинки и даже духом упала — ну, больше мне не работать. Такая скука. Прошло два дня, и ожила.

Вчера прочитала рассказ Н. В. «Ночные полеты». Новизны не было, потому что начало читано летом, а только конец новый. Я думаю. У него будет много поклонников, если напечатают в «Новом мире».

Вспомнился мне Мурманск и порт Александров, куда мы с двумя сейчас уже покойниками Нетой и Абрашей ездили на «отпуск» еще из ВХУТЕМАСа (а Шура С. осталась. Не было денег ехать). Незаходящее солнце. Океан. Вдали за фордом таинственный, потому что туда никак и ни на чем не доедешь, ходят лишь тральщики. Порт Александров — самый северный порт и дальше пароходы не ходят. Гляди со скал, как оттуда бегут тучи, три раза на дню меняя погоду. И незримо идет вода, заливая мостки через овраг. Тогда в биологическую станцию не попадешь. А на скользких колючих камнях вода поднимается незаметно, скачи выше. Но ходить по скалам, вернее, не ходить, а прыгать, взлетатьс легкостью неведомой в наших московском и нижегородском

краях. Вот из-за этого взлетания я и вспомнила Мурманск. Птичья легкость и невесомость тела. Видимо, от легкого воздуха. И океан! Мечта увидеть океан — и увидела. Везде пахнет треской. Гирлянды сухих голов развешаны по заборам. Спим на полу на втором этаже, едим противнями жареную треску, иногда семгу. Абраша купил зюйдвестку. Он из нас самый богатый. С тех пор прошла целая жизнь. Было это в году 23-м. А я до сих пор такая же — я не боюсь опасностей. Вспоминаю до сих пор кладбище парусников, низкое солнце. Это было самое интересное путешествие в моей жизни. Служащий-Абраша жаловался, что не может спать в светлую ночь, не может есть треску и все с рыбьим духом. «Трещица». Умер он от инфаркта после тюрьмы. А Нета вырастила красавца Рафика и умерла года два назад от белокровия. Умирала она долго. А я вот до сих пор еще жива. Могу вспомнить и тонкие Абрашины ноги, и его отвращение от «трещицы», и красивую Нету, а главное, легкость воздуха, делающую человека, т. е. нас, птицами. Невесомость я и сейчас иногда ощущаю. Но это другое.

Прочитала в журнале «Октябрь» № 9 первую часть «знаменитого» романа Кочетова «Чего же ты хочешь?». Что-то пасквильное и очень банальное.

17.11.69.Сдала на выставку в Югославии «Золотое перо» 10 работ. Приходила Аника Агамирова в красных сапогах до колен и с длинной черной косой. Жили дружно.

18.11.69.Сегодня написала слушателей клавесина от позавчерашнего концерта. Но карандашные рисунки лучше. По радио играли Рахманинова, 2-ю симфонию с солистом Рудольфом Кеплером. Н. В. ожил и повеселел. Мой диагноз — он заболевает от рукописи П. Видно, читать не очень легко, а он не может в этом сознаться. Анимаиса была в распрекрасных чувствах. Хочется делать «Петуха».

19.11.69.На черной бумаге тюбиком стронция — новой желтой — получилось красиво — концерт.

20.11.69.Повторила это тюбиком кадмия желтого — тоже ничего. Карандаш слушается, право, больше, чем тюбик. У нас был Дорош, пошли его провожать и вымокли — у нас был ливневый дождь, моя новая серая каракулевая шуба вся мокрая, сушится в кухне на полу.

22.11.69.Вечером Н. В. правил рассказ, выкидывая все церковное. Показывала А. С. Б. и заодно всем последние «города». Днем был Б. Д. Сурис с предложением печатать архитектурный альбом, т. е. мои картинки. Мне везет!

23.11.69.Делала «Петуха». На красном фоне, на зеленом, на синем, на розовом. На черном — лучше всего. Вчера прочитала две статьи П. об азбуке и о Загорске. Так от всего этого тошнехонько, а сказать нельзя, надо хвалить — обидится. Что-то есть порочное в публичных прижизненных рецензиях. Насколько приятнее и интереснее читать эти отзывы в письмах. Например, Милашевский прислал хорошее письмецо, сегодня Рита Ногтева из Нижнего.

25.11.69.Сегодня ходили в Дирекцию выставок — писали оценочный список. Окантовали на картон, но не все. Директор Назаров подошел знакомиться. Выставка станет тысяч 50–60. Я, может, не понимаю, но это какое-то большое событие в этом учреждении. В «Литературке» ответ на письмо Союзу писателей Солженицына.

2.12.69.Илья принес книжку живописи на стекле. Выпрямляет душу и руку. Не пойму своего отношения к Рахманинову. Скорее, не очень нравится. Дочитала 9-ю главу «Бесов», про грех Ставрогина. По ошибке нам принесли из библиотеки 3-й том журнала «Былое» — и оказалось, это до сих пор не печатавшаяся глава. Печать слепая, бумага желтая, глазам трудно, но не оторваться от этого колдуна!

6.12.69.Скучный вечер с гостями. Что-то я совсем перестала выносить «гости» — привыкла к своему монастырю. Читаю Розанова. Наукообразно и скучно, но о русской истории интересно. Он совсем обходится без татарского ига. Восхищаюсь любопытным его мозгом.