Цвет надежд - зеленый
Шрифт:
– Как же это получится?
– Ну, это пустяки. С одной стороны предмет будет обычным, с другой - зеленым, ты только незаметно перевернешь его. Например, книга - с одной стороны переплет будет красный, а с другой зеленый. Бумага, карандаш, диктор. Даже сам Аффе спереди он будет белый, а сзади зеленый.
По мере того как его обуревали идеи, режиссер воодушевлялся все больше, под конец он впал в лирику и был похож на постоянного распорядителя празднеств в Шведской академии наук, составляющего меню для очередного банкета. Неожиданно он сник:
– Нет, - вздохнул
Аффе снова обратился к Густафссону:
– Мне все-таки не хочется отказываться от мысли о песне. Хорошо бы только придумать чтонибудь не слишком известное.
– Мы у себя в спортивном клубе сочинили несколько песен, - сказал Густафссон.
– Поем их на новогодних вечерах и вообще, когда собираемся вместе. Никто, кроме нас, их не знает. И одну из песен сочинил я.
– Ну-ка, изобрази!
Густафссон стал напевать вполголоса;
Смотри, уж начали цветы
в долине распускаться...
– Так ведь это песня про весну, про зелень!
– воскликнул режиссер.
– Сейчас я поговорю с концертмейстером, посмотрим, что он скажет.
Через четверть часа Густафссон уже сидел у концертмейстера. Он исполнил два куплета, и тот тут же подобрал мелодию на рояле. Вскоре в дверь заглянул Аффе.
– Ну, как дела?
– Отлично, - ответил концертмейстер.
– Сейчас я сделаю инструментовку. И мы исполним песню целиком. Должно получиться.
Он повернулся к Густафссону:
– Напиши текст в двух экземплярах. Один дашь мне, а другой пусть будет у тебя, чтобы не получилось накладки.
Потом Густафссон отдыхал, потом обедал, потом пил кофе за сценой, куда доносился шум из студии. Режиссер то был похож на безумца, то был мрачнее тучи, Аффе хватался за живот и говорил, что ему не хватает только приступа язвы.
Перед началом пришел доктор Верелиус. Он предупредил, что уйдет сразу же после своего выступления - заседание в ведомстве еще не кончилось.
Густафссону дали текст музыкальной заставки, чтобы он его выучил. Наконец пробило восемь. Густафссон услыхал музыкальную заставку, аплодисменты и вдруг пожалел, что согласился выступить в этой передаче.
Но еще до того они испробовали освещение. Начиналась передача при ослепительно ярком свете, потом он постепенно тускнел, желтел, розовел и снова то желтел, то розовел... В конце концов Густафссон перестал понимать, что творится со светом, Ему хотелось лишь одного: оказаться сейчас дома. Неожиданно он услыхал, что в студию пригласили доктора Верелиуса, и вот уже доктор рассказывает о своем препарате. Тело Густафссона будто налилось свинцом. Ему казалось, что он не сможет сделать ни шага, когда две ведущие передачу подошли к нему и взяли его за руки.
16
Многие актеры дрожат от страха перед своим первым выходом на сцену. Но и для их близких это ожидание но менее мучительно.
– Зачем он на это согласился?
– уже в пятый раз за вечер спросил дедушка.
– Счастлив тот, кто живет, не привлекая к себе внимания. Неужели он этого не понимает?
– Его к этому вынудили обстоятельства, - в который раз повторила Ингрид.
– Иначе этот проклятый "Глаз" хвастался бы, что первый показал его своим читателям. Они собирались напечатать и мою фотографию, - добавила Грета.
– И мою тоже, - сказал Уве.
– А мою - нет, - засмеялся дедушка.
Они пили чай в гостиной. Поблескивал экран телевизора. Метеоролог, сообщающий сводку погоды, водил указкой по карте.
– Это лучший метеоролог. Он всегда обещает хорошую погоду, - сказал Уве.
– Тс-с, - шикнула на него Грета.
Метеокарта стала бледнеть и тут же исчезла с экрана, уступив место рекламе детектива, который должны были показать на следующей неделе. Реклама была сделана по всем правилам искусства: семь тяжело раненных, причем четверо наверняка обречены. Но вот исчезли и они. И перед зрителями появился Аффе с двумя дикторшами, у всех в руках были чашки. Аффе дирижировал чайной ложечкой, Е все трое пели, покачиваясь в такт песенке:
Спешите к нам, спешите к нам,
кто склонен к развлеченьям.
Вот кофе, он уже готов,
а это торт с вареньем.
Пью кофе я, пьешь кофе ты,
и кофе пьет жена судьи.
– Почему они макают торт в кофе, ведь, говорят, это неприлично?
– удивился Уве.
– Наверно, их никто ке учил хорошим манерам, - сказал дедушка и макнул в кофе сладкий сухарик.
– Ну-ка, послушаем, что он там говорит.
Аффе сердечно приветствовал всех собравшихся, йсобенно чету из Нэттрабю, приехавшую в Стокгольм, чтобы отметить свою серебряную свадьбу. Они рассказали, что в Нэттрабю все время моросит дождь. Аффе сидел, склонив голову набок, и делал вид, что ему это чрезвычайно интересно. Потом настал черед целого класса из Нединге - оказалось, что у них в Нединге стоит теплая и сухая погода. И наконец компания рукодельниц сообщила, что у них в Кристинехамне туман. Одним словом, начало программы сулило разнообразие.
Так оно и оказалось. Сперва одна шведка пела по-немецки. Потом выступал фокусник. Потом немка пела по-английски. После нее выступал чревовещатель. Затем четверо американцев пели по-шведски.
– Когда же дойдет очередь до папы?
– вздохнул Уве.
– Не нравится мне все это, - пробормотал дедушка.
– Через полчаса передача закончится, - пожаловалась Грета.
– Папа будет выступать недолго. Он только покажется и все, - сказала Ингрид.
– Разбудите меня, когда он будет выступать, - попросил дедушка и закрыл глаза.
Но будить его не пришлось. Неожиданно Аффе остался на эстраде один.
– А теперь, уважаемые дамы и господа, пришло время познакомить вас с достопримечательностью этой недели.
По давно выработанной привычке он повернулся вполоборота и приветствовал зрителей немного смущенным и очень сердечным жестом, тем самым знаменитым жестом, который сделал его Любимцем Всей Швеции. Людям, видевшим жест Аффе и слышавшим его приветствие, и в голову не приходило, что в глубине души Аффе мечтает о таблетке, успокаивающей боль в желудке, и о стакане минеральной воды.