Цвет жизни
Шрифт:
Постояв еще несколько минут, он косится на дверь магазина и вдруг чувствует, как сильно забилось сердце и начинает кружиться голова. Собрав силенки, с опаской бросая взгляды по сторонам безлюдной улицы, лишь кое-где освещенной фонарями, Тарас торопливо скрывается в ближайшем переулке. В темноте, среди ровного шума начавшегося дождя, раздается треск. Через минуту Тарас уже возвращается к магазинной двери с корявой дубиной в руках…
Улица по-прежнему пуста. Ноет ветер. Из водосточной трубы плещет дождевая вода. Тарас поворачивается лицом к витринному свету,
От волнения зубы Тараса стучат, в груди спирается дыхание. Но все же он действует решительно. Дубиной припирает дверь, чтобы ее нельзя было открыть изнутри. Затем хватает присмотренный заранее кирпич, подбегает к витрине и в два удара разбивает стекло. Осколки, звеня, сыплются на подоконник и тротуар. Схватив несколько кружков колбасы, Тарас бросается бежать прочь вдоль улицы.
Он так голоден, что прямо на бегу рвет зубами колбасу и глотает, не прожевывая… Но уже слышит хриплые крики:
– Держи… Караул!..
Рванулся в переулок, но крики «Держи вора-а!» раздаются всё явственней. Вот уже слышен за спиной тяжелый топот. Мятущийся Тарас представляет, какова будет расправа, если настигнут.
Машинально бросив добычу, он прибавляет ходу через лужи и грязь. Ветер свистит в ушах, когда он, спасаясь, летит по мраку переулка. Но с каждым его шагом и прыжком топот за спиной не утихает, а приближается…
Тарасом начинает овладевать злость, он уже уверен, что будет сопротивляться до конца. Споткнувшись о груду камней, он хватает подвернувшийся булыжник и со всей оставшейся силой кидает его навстречу погоне. Сырой осенний мрак, кажется, задрожал от яростного крика и матершинной ругани. Тарас понимает, что попал в цель.
Миновав еще несколько поворотов, он останавливается. Погони уже не слышно. С трудом переведя дыхание, он чувствует сильную слабость и весь трясется. В горле что-то зудит и душит. Но сколько Тарас ни откашливается, зуд не прекращается, рот наполняется чем-то липким. Отплевываясь, Тарас подходит к фонарю и здесь при тусклом свете видит кровавую мокроту… «Как у матери», – думает он, и ему становится жалко себя до слёз.
Тарас знает (об этом говорят все соседи), что его мать может скоро умереть. Ее неизлечимую болезнь называли непонятным ему словом «чахотка». И теперь решив, что у него тоже чахотка, Тарас вдруг обессиливает. Холодный пот выступает на лбу. Мысль о том, что он может тоже умереть, леденит его.
Нет, он хочет жить и будет жить, несмотря ни на что!
Не желая сдаваться, он грозит кому-то в темноту кулаком, хрипло крича:
– У, гады!..
Затем снова, шлепая по лужам, он бредет дальше в беспросветную муть ночи, не разбираясь, куда приведет его улица. После долгого плутанья неожиданно оказывается на набережной Волги.
Весь берег был в огнях. Но в дождливом мраке эти огни настолько бледны, что Тарасу кажется, будто он глядит на них через грязное стекло. С такими же тусклыми огнями неторопливо идет пароход посредине Волги.
Тарас наблюдает, как судно медленно разворачивается и подходит к пристани «Кавказ
Новая надежда мелькает в голове Тараса, он быстро сбегает по ступеням лестницы к берегу Волги.
Вместе с толпой пассажиров, ожидающих пароход, Тарас следит, как громадный «Цесаревич», хлопая колесами о воду, причаливает к пристани.
Когда матросы положили трап и люди с мешками, корзинами, чемоданами беспорядочной толпой ринулись с парохода на пристань, Тарас попятился назад и решил хоть здесь немного подзаработать. Он стоял на мостках и громко предлагал:
– Кому снести, кому снести, на своих двоих, на дешевых?
То ли голос у Тараса подозрительно дрожал, то ли вид не внушал доверия, но пассажиры, бросив на босячонка недоверчивый взгляд, проходили мимо.
Точно прося милостыню, Тарас умолял последних пассажиров, заглядывая им в глаза:
– Господин благородный, давайте за пятачок снесу.
– Дяденька, дозвольте помочь! – И, не дождавшись согласия, услужливо хватал чемоданы.
Но и это не помогало. Пассажиры отталкивали Тараса, как отгоняют одичалую голодную собаку, когда она пытается украсть мясо с прилавка на базаре. Но, получив удар, собака возвращается обратно и не моргая, с блеском в глазах вожделенно глядит на куски…
Кажется, все пассажиры выбрались из парохода и уже нечего ждать, не на что надеяться. Но Тарас продолжает стоять. Да и куда ему идти? Он еще никогда не возвращался к матери без денег или без куска хлеба. Теперь же у него нет и десяти копеек на краюху черного хлеба. Уже началась посадка, пассажиры хлынули на пароход. И в этот безнадежный для Тараса момент перед ним остановился пожилой человек в офицерской шинели и форменной фуражке. Он передвигался с помощью костыля и, по-видимому, с большим трудом вытащил свой чемодан с парохода. Поставив ношу на доски, он провел ладонью по лбу, а потом, хлопнув Тараса по плечу, грубовато простецки сказал:
– Пошли, сынок, насчет платы не обижу.
Бритое лицо офицера с хитроватой усмешкой под щетинистыми усами понравилось Тарасу. Оно даже напоминало ему лицо отца. Только у отца были крупные рябины на щеках, а у этого лицо гладкое.
Тарасу сразу стало веселее, и он поднял на плечи ношу.
Чемодан был страшно тяжел. Тарас тут же пришел к выводу, что убежать с такой добычей даже от хромого человека никому не получится.
Офицер ковылял за Тарасом по пятам, словно боясь за свой багаж. Иногда он задавал короткие вопросы.
– Ты что же это по ночам промышляешь, или отца нет?
– Без вести он пропал.
– На войне?
– Сам не знаю. Может, на войне, а может, еще где. Когда пошёл призываться, там стреляли в несогласных людей. С тех пор он и сгинул. Не видали его, и письма не было, – откровенно рассказывал Тарас незнакомцу, с трудом переводя дыхание под тяжелым чемоданом.
– Вон оно что, какое дело… – неопределенно промычал офицер. Больше за всю дорогу он не проронил ни слова.
Дождь перестал, но по-прежнему дул ветер, холодный и резкий, пронизывающий до костей.