Цветок Индиго
Шрифт:
— Бабуля?.. — сонно позвала я её, открывая глаза и оглядываясь. Передо мной стояла моя бабушка с тёплой и доброй улыбкой. Она выглядела иначе. Руки и ноги не дрожали, да и трости в руках не было видно. Спина прямая, да и вообще всё в ней говорило о лёгкости, и тогда я поняла… — Ба… бабуля… — одними губами произнесла я, чувствуя, как на глазах наворачиваются слёзы, а сердце разрывается на части.
— Не нужно плакать, ангел мой, — произнёс призрак. — Ты же знаешь, как положено вести себя цыганке в такие моменты. Я наконец-то свободна, и мне больше не больно. Поэтому, вытри слёзы, дитя моё.
— Д-да… — кивнула я, стараясь улыбнуться, но слёзы никак не хотели останавливаться. — Теперь… теперь ты можешь отдохнуть.
— Именно, — усмехнулась женщина. — Табор хорошо подготовился, поэтому отметьте это событие, как следует. Пойте и танцуйте! А я посмотрю за всем этим со стороны… После чего…
— Да, — отозвалась я. — Я понимаю. И я готова. Просто подожди немного, — вновь улыбнулась. — Скоро я помогу тебе.
После этих слов женщина с грустью посмотрела на меня, давая понять, что она не хотела обрекать меня на такую судьбу, но… Разве у нас есть выбор? Через несколько секунд она растаяла в воздухе, покинув шатёр. Трудно сказать, где она находится, однако теперь я здесь находилась одна. Совершенно одна.
Иногда возникает такое чувство, когда ты телом здесь, работаешь, говоришь, отвечаешь на вопросы и выполняешь свои обязанности, но мыслями… тебя и нет вовсе. Так потекла моя жизнь. Приходило множество людей. Кого-то я знала лично, о ком-то слышала, а кого-то вообще и видела, и слышала впервые. Все навещали бабушку, как сильнейшую цыганскую Шаманку. И каждому улыбнись и выслушай то, какая замечательная была моя бабуля. И каждый «поздравлял» с тем, что она теперь свободна. А за поздравлением следует празднование.
Бабушка давно сказала, как она хочет быть похоронена. А именно — кремация. Для этого, ближе к вечеру мужчины из табора обмотали тело женщины дорогими яркими коврами, чтобы её дорога на тот свет была мягкой. А перед этим я и ещё другие женщины нарядили бабушку во всё самое лучшее из её нарядов. И дорогие украшения не забыли надеть, невзирая на их блеск и красоту.
Тело родственники покойного передвигать не могут. Однако когда костёр начинал только-только загораться, раскаляя брёвна, я была готова к другому обряду. Для этого люди одеваются как на настоящее торжество. Во всё яркое и праздничное. На мне была пышная белоснежная юбка, на которой были нарисованы большие алые розы, а также топ, в тон юбке, который обнажала живот, но имела длинные расклешённые рукава, напоминающие крылья. Мне передали небольшой ручной барабан, по которому я сама отстукивала ритм и… начинала танцевать.
Для большинства людей, наверное, трудно понять, что это и каков смысл наших традиций. Небо давно потемнело, сменив ясный день на глухой вечер. Благодаря темноте, костёр за моей спиной был виден ещё сильнее. Он пылал так хорошо и сильно, что своими языками пламени, казалось доставал облаков. Хороший знак, значит, человек ушёл без сожалений.
В это же время, пока нас окружал запах гари, сожженной древесины и плоти, я, как единственная родственница, должна была танцевать и продемонстрировать радость того, что моей бабушке больше не суждено страдать. Она прожила долгую жизнь и умерла в глубокой старости. Разве это не повод для радости? Разве это не то, к чему все стремятся? Разве это не стоит того, чтобы петь и веселиться?
Барабаны заглушали шум ветвей деревьев, раскачивающихся на ветру. Я танцевала то медленно, раскачивая бёдрами, то быстро, ускоряя темп барабана. Для цыган пение и танцы то, чем они гордятся. Это можно сравнить со спортивными достижениями, которые получают обычные люди в соревнованиях. Кто-то ощущает гордость, кто-то радость и красоту, а кто-то восхищение и нотку зависти. В танце мы изображаем то, что не передать словами. Нашу грусть или радость, злость или счастье, страх или смелость… Один цыганский танец способен рассказать о целой жизни. И смерти…
Я рассказывала о том, что моя бабушка была сильной и отважной женщиной, которая повидала на своём пути немало чудовищ. И сражалась она с ними ежедневно. Рассказала о том, как я видела её. Как она учила меня своей мудрости и знаниям. О том, как к ней шли люди за самыми незначительными советами, и каждому она могла отыскать нужный ответ.
Но всему приходит конец. Поэтому в какой-то момент я перестала танцевать, а просто посмотрела в небо, протянув в его сторону свободную руку, словно спрашивая у предков… что же дальше?
Ответа не последовало.
Это и был конец.
Резко развернувшись, швырнула барабан в костёр, наблюдая за тем, как сухую древесину, обмотанную дублёной кожей, быстро поглотили языки пламени. Остальные приняли это за сигнал того, что пора и остальным присоединиться. Зазвучала гитара, так как теперь роль музыканта на себя взял Барон. Несколько девушек подхватили его и запели наши народные песни. Кто-то же принялся танцевать в такт музыке, а остальные также швыряли различные предметы в костёр. То, что, по их мнению, могло пригодиться мёртвому на том свете. Я же свою роль уже отыграла.
Отыграла для остальных, но не для бабули.
Отойдя в сторону, чтобы не мешать табору, услышала голос за своей спиной:
— Дитя моё, это было великолепно. Не одной девушке из всех известных таборов не сравниться с твоей пластикой и грациозностью. Мне очень понравилось.
— Рада это слышать, бабуль, — ответила я, не оборачиваясь. — Посмотри. Остальные также стараются. Ты была хорошим человеком. Помогла стольким людям…
— Кто знает, — засмеялась женщина, поравнявшись со мной. — Но Барону явно не помешало бы скинуть килограммов десять.
— Хех, учитывая то, как его кормит жена, это произойдёт не скоро.
— А ей так же на диету сесть стоило бы, — фыркнула женщина, продемонстрировав, что и после смерти она имеет своенравный характер. Сама не заметила того, как улыбнулась. Дальше мы просто стояли и смотрели на то, как танцует табор. Не было ни одного человека, кто бы печалился или плакал. Каждый улыбался, либо подпевая, либо присоединяясь к танцу. Даже старики умудрялись притоптывать ногой и хлопать в ладоши, но не отстранялись от остальных. — Я буду скучать по этому миру.