Цветок пустыни
Шрифт:
— Подожди минуту, пожалуйста, мне надо с остальными посоветоваться.
Я нашла Джерри и сказала ему:
— Вон тот человек, кажется, знает, где отыскать мою семью. Но ему нужны деньги на бензин.
— А верить ему можно?
— Кто его знает, но надо рискнуть. Выбирать нам не из чего.
Все согласились с этим, и деньги мне дали. Исмаил прыгнул в грузовичок и сразу уехал, только туча пыли повисла в воздухе. Я увидела, что Джерри печально смотрит ему вслед, словно говоря: «Ну вот, снова деньги коту под хвост».
Я похлопала его по плечу и
— Да не переживай! Мы найдем маму, честное слово! Дня через три.
Но членов съемочной группы мое пророчество не ободрило. У нас было восемь дней, прежде чем снова прилетит самолет. Вот так. Не могли же мы сказать пилоту: «Э-э-э, мы, знаете ли, не совсем готовы. Попробуйте прилететь на следующей неделе». У нас уже были заказаны билеты на самолет из Аддис-Абебы до Лондона. Мы должны будем улететь — независимо от того, найдется мама или нет.
Я была в отличном настроении, бродила по деревне, заходила в хижины, болтала с жителями, но англичанам приходилось несладко. На ночлег они устроились в каком-то доме с выбитыми окнами и расстелили там свои спальные мешки. Они захватили с собой книги и фонарь, но поспать им не удавалось: комары доводили их до бешенства. Парни питались консервированной фасолью и жаловались, что их уже тошнит от этого, а больше в деревне есть было нечего.
Какой-то сомалиец решил угостить их и привел молодого козленка. Все обрадовались и принялись гладить козленка. Чуть позже сомалиец принес этого козленка, уже ободранного, и гордо сказал: «Это вам на обед!» Похоже, они были шокированы, но ничего не сказали. Я взяла у кого-то котел, развела огонь и сварила козленка с рисом. Когда сомалиец ушел, они заявили:
— Ты же не думаешь, что мы будем это есть, правда?
— Будете, а как же иначе?
— Ох, Уорис, даже не говори об этом!
— Тогда почему вы сразу не сказали?
Они объяснили, что это было бы невежливо, ведь сомалиец хотел быть гостеприимным, но они не могли есть козленка, с которым перед этим играли. К блюду так никто и не притронулся.
Прошли три дня, которые я отводила на поиски мамы, а вестей по-прежнему не было. Джерри с каждым днем нервничал все сильнее. Я пыталась втолковать всем, что мама вот-вот появится, но мне откровенно не верили.
— Послушайте, — сказала я. — Даю слово, что мама будет здесь завтра к шести часам.
Не могу объяснить, откуда взялась подобная уверенность. Просто я почувствовала, что так будет, потому и сказала.
Джерри и все остальные принялись меня подкалывать.
— Да? Вот как? А откуда тебе это известно? Ну как же — чтоб Уорис да не знала! Она же предсказательница! Ей все точно известно. Она даже дождь может напророчить.
Это они смеялись над тем, что я предсказывала, когда пойдет дождь: я же чувствовала запах!
— Но ведь дождь тогда был, разве нет? — возмутилась я.
— Да брось ты, Уорис! Просто так совпало.
— Никаких совпадений и близко не было. Здесь я у себя дома, я знаю эти места! Мы здесь выживали только благодаря инстинктам.
Но они лишь исподтишка переглядывались.
— Ладно,
На следующий день я сидела и разговаривала с одной пожилой женщиной, как вдруг — примерно без десяти шесть — вбежал Джерри.
— Ты не поверишь!
— Что случилось?
— Твоя мама… Кажется, приехала твоя мама!
Я обрадованно подскочила.
— Но мы пока не уверены. Тот человек вернулся, с ним женщина. Он говорит, что это и есть твоя мама. Пойди сама посмотри.
Новость распространилась по деревне с быстротой пожара. Несомненно, наша драма стала здесь самым большим событием за бог знает сколько времени. Всем не терпелось узнать: это и вправду мать Уорис или очередная обманщица? К тому времени уже почти стемнело, вокруг столпилось столько людей, что и пройти было нельзя. Джерри провел меня по узенькой тропинке. Чуть дальше стоял грузовик Исмаила без лобового стекла. Из машины появилась женщина. Лица ее мне не было видно, но по тому, как она носила покрывало, я сразу поняла, что это мама. Я подбежала и обняла ее.
— Мама!
— Я все ехала и ехала… — сказала она. — О Аллах, та еще поездка! Два дня и две ночи мы мчались без передышки, а чего ради?
Я повернулась к Джерри и засмеялась:
— Она!
Я попросила Джерри, чтобы нас с мамой на пару дней оставили наедине, и он любезно согласился. Говорить с мамой оказалось нелегко: выяснилось, что сомалийский я почти забыла. А еще хуже было то, что мы вдруг почувствовали себя чужими людьми. Поначалу мы просто говорили о всяких мелочах, но радость от встречи позволила преодолеть разделявшую нас пропасть. Мне доставляло удовольствие просто сидеть рядом с ней. Мама ехала с Исмаилом два дня и две ночи, и я видела, что она очень измучена. За пятнадцать лет она сильно постарела: жизнь в пустыне — это беспрерывная борьба за выживание.
Отец не приехал: еще до появления Исмаила он отправился вглубь пустыни искать воду. Мама сказала, что отец стареет. Он высматривает облака — не пойдет ли дождь? — но зрение у него стало никудышным, очки ой как нужны. Когда мама уезжала с Исмаилом, отец отсутствовал уже восемь дней. Оставалось только надеяться, что он не заблудился. Я вспоминала отца, каким он был, и понимала, насколько он изменился за это время. Когда я покидала дом, он без труда находил нас, даже если мы меняли в его отсутствие место стоянки, находил даже в самую темную, безлунную ночь.
Вместе с мамой приехал мой меньший брат Али и один из наших двоюродных братьев, который гостил у мамы, когда приехал Исмаил. Впрочем, Али трудно было назвать «меньшим братом»: он вымахал без малого под два метра и возвышался надо мной, что доставляло ему огромное удовольствие. Я все время держала его за руку, а он возмущался:
— Пусти! Я уже не маленький! Я вот-вот женюсь!
— Женишься? Сколько же тебе лет?
— Не знаю. Достаточно, чтобы жениться.
— Да ладно, мне все равно. Для меня ты все равно младшенький. Иди-ка сюда…