Цветок в пыли. Месть и закон
Шрифт:
И когда Рошан, улыбаясь, впервые сказал «дядя», старый Абдул заплакал от счастья. Он смотрел на мальчика, и слезы катились по его морщинистому лицу.
— Ах ты маленький мой! — шептал старик и гладил Рошана по головке. — Ты свет моих очей и моя надежда.
Любовь переполняла его щедрое сердце, но он не мог, не умел всего сказать словами и только плакал. Когда поток слез иссяк, он взял малыша на руки и понес его на улицу. Абдул не мог не поделиться своей радостью с людьми.
— Послушайте! Он заговорил! Он сказал первое слово в своей
— Что ж, — отвечали ему. — Такой возраст. Ему уже пора говорить.
— «Пора говорить»! — передразнивал Абдул ворчливо непонятливых соседей. — В том-то и дело, что ему еще не пора, он совсем маленький. А уже говорит!
Он верил, что его Рошан смышленее других сверстников. И Абдул смог убедить в этом всех соседей.
— Да, — степенно кивали те головами. — А ведь вы, пожалуй, правы, Абдул-джан, у этого мальчика ум написан на лице.
— А я вам о чем говорю! — торжествовал Абдул. — Об этом речь и шла!
С каждым новым днем он все больше любил этого ребенка.
— Вот подожди, — говорил старик. — Скоро ты подрастешь, и я отведу тебя в школу. Ты спрашиваешь, что такое школа? О, это великое дело. Там вот таких смышленых детей, как ты, обучают самым разным знаниям. Знаешь, для чего? Чтобы в дальнейшем им было легче жить. Ведь более легкая жизнь приятнее, чем трудная. Ты согласен со мной?
Рошан соглашался по обыкновению.
— Вижу, что понимаешь, — кивал удовлетворенно старик. — Я всегда говорил, что ты смышленый малый.
Каждый новый день приносил ему не заботы, потому что он их просто не замечал, а счастье и любовь.
— Как дела у вашего малыша? — спрашивали соседи.
— Спасибо вам, люди добрые, все хорошо у нас, — отвечал Абдул. — Аллах добр, и я надеюсь, он не лишит нас своего расположения.
День бежал за днем. Новое утро сменяло ночь.
— Здравствуй, — говорил мальчику Абдул по утрам. — Ты видишь, солнце встало? Оно восходит для тебя. Расти, набирайся сил.
И смахивал украдкой слезу. Впрочем, со стороны казалось, что не слеза это вовсе, а пылинка попала в глаз.
«БУДЬТЕ МОЕЙ ЖЕНОЙ!»
С некоторых пор адвокат Джагдиш стал замечать за собой странные вещи. Утром он мчался в контору, словно именно там теперь было для него самое интересное место, а по вечерам, когда заканчивался рабочий день и нужно было уходить домой, он старался как можно дольше оттянуть тот момент, когда ему предстояло покинуть контору.
Все дело было в Мине. Она как-то незаметно вошла в его жизнь, и он уже не мог себе представить, что еще совсем недавно эта девушка не работала у него, он ее не знал и не ведал о ее существовании. Он не мог поверить в это, а если бы Мина сейчас вдруг исчезла из его жизни, это было бы самым большим несчастьем.
Чтобы как можно дольше не расставаться с Миной вечером, Джагдиш вызывался отвозить ее домой на своей машине и готов был делать это каждый день, но Мина ответила ему вежливым, но твердым отказом. Она сохраняла между ними дистанцию, словно существовал какой-то порожек, через который не позволено было переступить никому, не только Джагдишу.
Адвокат не мог настаивать. Он был скромным и даже немного застенчивым человеком, а уж если дело касалось Мины, он совсем терялся, не представляя, что должен предпринять.
Впрочем, в их отношениях не произошло никаких видимых изменений. Мина вела всю канцелярскую работу в конторе, адвокат принимал посетителей и присутствовал на процессах. Все было, как прежде, вот только Джагдиш чаще, чем раньше, впадал в задумчивость, подолгу сидел за своим большим столом, глядя куда-то в пространство.
— Вот свежая почта, — говорила Мина, входя в кабинет со стопкой писем.
Джагдиш вздрагивал от неожиданности, застигнутый врасплох, и улыбался чуть виновато.
— Спасибо, мисс Мина, — говорил он. — Я хотел бы с вами обсудить один вопрос…
После этих слов Джагдиш замолкал и начинал прикуривать сигарету, нервно чиркая спичкой.
— Вы присаживайтесь, — предлагал он, затягиваясь сигаретным дымом и обдумывая дальнейшие слова.
На самом деле у него не было сейчас никаких вопросов к Мине, просто он боялся, что девушка скроется в своей комнате, и он ее опять не будет видеть. А Мина тем временем сидела напротив и терпеливо ждала.
— Дело вот в чем, — продолжал он, придумав, наконец, повод. — Вчера вы печатали письмо, адресованное в Союз адвокатов…
— Я что-то сделала не так? — спрашивала Мина.
— Нет! Нет! — поспешно отвечал Джагдиш. — Вы все сделали правильно. Это я не так объяснил вам. Дело в том, что надо было отпечатать не один, а два экземпляра.
— Я перепечатаю, — кивала девушка.
— Отлично. Знаете, чтобы получилось быстрее, я сам продиктую. Не возражаете?
Мина садилась за машинку, а Джигдиш устраивался напротив, чтобы видеть лицо девушки, и диктовал. Так, кстати, у них получалось медленнее, чем если бы Мина печатала письмо одна, потому что Джагдиш, глядя на нее, становился очень задумчивым, а Мина, напечатав очередной кусок текста, отрывала взгляд от клавиш и смотрела на адвоката выжидательно — тот молчал, погруженный в свои мысли.
— Я напечатала, господин адвокат, — осторожно напоминала Мина. — Что там дальше в письме?
Джагдиш вскидывался и начинал поспешно отыскивать то место в письме, на котором они остановились.
Мина не замечала происходящего с адвокатом. Случившееся с ней самой оставило глубокий след в ее душе, рана, хоть и затянулась немного, окончательно не зарубцевалась. Всего несколько лет назад, учась в университете, она была весела и беззаботна, мечтала о любви, которая в один день войдет в ее сердце. Она не представляла тогда, кто будет ее избранником, но верила, что он станет ее опорой и ее единственной любовью. Все было впереди у нее, и она радовалась жизни.