Цветок забвения. Часть 2
Шрифт:
— Пойти к Мяте?
— Да. — Она вздохнула. — Да. Теперь особенно.
Мы пришли к её дому на закате. Наставница сидела на террасе, любуясь горящим небом, как я когда-то. Теперь казалось невероятным, что я на этом самом месте лелеяла обиду на Чили, даже не допуская мысли, что однажды мы появимся здесь с переплетёнными волосами, чтобы окончательно закрепить нашу связь и взять в свидетели Мяту.
Когда я рассказала ей, что нас привело, она улыбнулась.
— Удивительно, что ты ещё помнишь об этом обещании.
Я испуганно напряглась, но Чили никак на это не отреагировала, даже не нахмурилась. Тогда Мята добавила, что моя пара, похоже, готова угождать мне во всём. Такая покорная и услужливая. Выдрессированный мужчина. Прекрасный раб.
— Это была моя идея, — решила пояснить Чили.
— Об этом и речь. Все хорошие мужские идеи — предвосхищение женских желаний.
Чили пожала плечами.
— Как скажете. Вы залечивали раны Ивы, в том числе нанесённые мной, я просто не имею права спорить.
— Похвально, что ты понимаешь, как обязан нам. Всему клану. Каждой женщине здесь. И я даже рада, что ты начал с меня.
Мята и все вокруг уже давно перестали относиться к Чили, как к части их мира. Они считали оскорбительным равнять себя с ней даже в речи.
— Конечно, ведь вы и это место… — Чили осмотрела её домик. По сравнению со скалистым дворцом жилище Мяты выглядело невзрачным. — Вы больше остальных здесь нуждаетесь в украшении.
Услышав это, Мята вздёрнула подбородок. Мужчина упрекнул Деву в том, что её пристанище и она сама недостаточно красивы для него? За такое оскорбление можно было и языка лишиться. В случае с Чили лишь на время, но всё же.
Но потом Мята посмотрела на меня, встревоженную их враждебностью, и выдавила ещё одну улыбку.
— Трогательная забота.
— Наставница, если вы против… — заговорила я, но она остановила меня жестом.
— Я должна засвидетельствовать этот союз так или иначе. Ты всё-таки пришла ко мне, значит, ты прекрасно осознаёшь ответственность, которую несёшь передо мной. Ты нуждаешься в моём благословении, и я даю его тебе, потому что уверена, что ты пройдёшь все испытания, с которыми столкнёшься, достойно. На твоём пути их будет больше, чем у других, но ты сама так решила. Я знаю, что это было продиктовано жалостью, а не порочностью, но всё может измениться, Ива. Не допускай этого.
Мята была мне ближе, чем женщина, вырастившая меня, она всегда была на моей стороне. Мудрая наставница, могущественная отшельница, старшая сестра, она никогда не смотрела на меня свысока. Но только не в тот момент. Она ясно дала понять, что отстранила бы меня от обучения, если бы знала, как я распоряжусь подаренным мне шансом. Сея песчинки-семена на выделенном месте, я скорее возвращала их ей, чем, действительно, сажала маки.
— Их совсем не обязательно поливать слезами, — заметила Чили, но я лишь сильнее расхныкалась.
— Они такие крошечные, но такие сильные, Чили. — Мой голос дрожал. — Они вопреки всему тянутся к свету, хотя мы их закапываем, будто запрещая даже думать об этом. Их любовь к солнцу похожа на мою к тебе.
— Ты даже о любви говоришь сквозь слёзы.
— Я люблю тебя, Чили, — зарыдала я, повиснув на ней, — я люблю тебя.
Она мягко накрыла мой рот ладонью, останавливая это вышедшее из-под контроля признание.
— Это не так делается, — пробормотала она смущённо.
— А как? Ты научишь меня, Чили? Научи меня.
Время или новая ответственная роль изменили её, Чили стала более внимательной и терпеливой. Считаясь худшей парой по всем статьям, она старалась стать лучшей именно для меня. И, учитывая то, что я была влюблена в неё давно, я не знала, как назвать чувство, которое я испытывала теперь. Например, когда просыпалась в её объятьях, прекрасно помня, что мы заснули, отвернувшись друг от друга, измождённые попытками обрести гармонию.
Может, это оно и есть?
Если да, то хотелось бы, чтобы она проявлялась между нами во всём. Чтобы желания одного становились желаниями другого…
В отличие от Чили, я обожала принимать ванну и устраивала из этого настоящее торжество плоти. Нежила тело ароматным паром, брызгала на раскалённые камни благовония, набирала воду в углубление посреди комнаты, добавляла лепестки, создавая располагающую к доверию, дурманящую атмосферу. Я хотела, чтобы моя пара получала равное удовольствие, удваивала его вместе со мной.
Но Чили предпочитала купанию обтирания влажной тряпкой в сторонке.
— Что ты делаешь? Иди сюда.
— Нет.
— Мне так неудобно, Чили. Ну пожалуйста.
— По сравнению с тем, на что ты напрашиваешься — удобно, поверь.
— Жестокая.
— Отнюдь. Твоим глазам и так пришлось нелегко, Ива, я просто берегу их от кое-чего похуже молнии.
— Виола о тебе знает больше, чем я…
— Не хочу слышать о Виоле.
— …получается, она для тебя единая больше, чем я.
— Нет. Но если ты ещё хоть раз скажешь что-то подобное, то и ты моей единой не будешь.
Она не шутила.
— Прости, — сдалась я. Чтобы в следующий раз, как только мы окажемся рядом с наполненной купелью, попросить: — Раздень меня.
В этом она мне никогда не отказывала. Стараясь не задерживать взгляд на груди и бёдрах, она развязала тесьму на моих плечах, спуская тунику к ногам.
— Работа в саду в последнее время так утомляет. Помоешь меня? — попросила я, и Чили спросила только:
— Что выберешь на этот раз? Роза? Лаванда? — Она повернулась к склянкам с благовониями. Такая готовая на всё. Видела бы её Мята.
Но когда я решила помочь ей с её одеждой, Чили перехватила мои руки.
— Сначала ты. Забирайся в воду.