Цветы на нашем пепле
Шрифт:
Ливьен хотела возразить, что она не знает, какова цель экспедиции, но сдержалась. И правильно поступила, потому что именно об этом и продолжила Посвященная:
– Скажи, почему, проявляя любознательность по всем иным вопросам, ты никогда не спрашивала, куда и зачем мы идем? Тебе не кажется противоестественным, что никто из вас не знает этого?
– Это – военная тайна…
– О, да. Но не для тебя отныне. Знай же: мы ищем Пещеру Хелоу.
Ливьен почувствовала, как кровь ударила ей в лицо. Сказанное Лелией было настоящим кощунством. Хелоу – бог махаонов, бог заклятых врагов маака, разрушающих их инкубаторы с несмышлеными гусеницами и куколками. Лишь за то, что маака – атеисты, не признающие Хелоу. Искать Пещеру Хелоу, значит –
Нарочито ровным голосом Лелия продолжала:
– Ибо прежде всего мы должны понять, кто мы, и откуда мы взялись…
То, что она говорила, было столь дико, что Ливьен, не зная как вести себя, инстинктивно попыталась встать.
– Сиди! – Властно произнесла Посвященная и крепче сжала ее ладонь. – И слушай. Затем ты теперь и носишь Знак, чтобы знать то, о чем другим запрещено даже думать.
Ливьен неохотно опустилась на циновку.
– Вопрос о том, существовал ли Хелоу на самом деле или нет – вовсе не причина, а лишь повод для войны. Причина – та же, по которой мы, не щадя, убиваем дикарей: мы и махаоны не можем ассимилировать, а значит, рано или поздно мир станет достоянием только одного вида. ТОЛЬКО ОДНОГО! – повторила она с нажимом. – Интерес же Совета, и прежде всего – НАШЕЙ Гильдии, – (Ливьен с трепетом осознала, что и она теперь – Посвященная), – к Пещере, которая, по некоторым данным, все же существует, носит отнюдь не абстрактно-академический, а жизненно важный военно-стратегический характер. Представляется вполне вероятным, что именно там, в Пещере…
В этот миг раздалось легкое шуршание, и полог палатки приподнялся. Лелия замолчала. Ливьен обернулась, и увидела, что внутрь просунулась огромная мохнатая лапа.
Вскрикнув, Ливьен отскочила к противоположному краю палатки. Лелия подслеповато прищурилась:
– Что случилось, Ли? – встревоженно спросила она.
– Кот! По-моему, это лесной кот! Где у вас автомат?
– Вот он! – Лелия выдернула искровик откуда-то из-за спины и теперь держала его на вытянутой руке.
Лапа, тем временем, несколько раз суетливо ударила о пол, проскребла в нем когтями глубокие борозды и вновь выжидательно приподнялась.
Решившись, Ливьен упала на пол и, расслабив крылья, перекатилась обратно к Лелии. Лапа ударила о землю, промахнувшись буквально на миллиметр.
Ливьен выхватила автомат из руки Посвященной и дала очередь по кожистым подушечкам лапы.
– Мяу! – возмутился хищник, ткань палатки с треском лопнула и отлетела в сторону. Полосатая морда чудовища хитро оскалилась, и он с размаху стукнул Ливьен второй лапой.
Уже теряя сознание, она почувствовала, как острые зубы хватают ее за крылья. А последним, что зафиксировало ее меркнущее сознание, был жаркий запах зверя и ощущение, что ее куда-то стремительно влекут. И – стрельба по зверю ее товарищей.
2
Если в небе горит звезда, звезда,
То не ты ли зажег ее?
Если в сонном ручье вода, вода,
То не ты ли пролил ее?
Если ты задумал уйти совсем,
Не уйдет ли с тобой весь мир?
В первый и единственный раз до этого Ливьен наблюдала кота в верхнем ярусе инкубатора, на экскурсии по галерее фауны. Несмотря на огромные размеры, зверь показался ей удивительно грациозным и подвижным. Даже милым. Рядом с ним домашний любимец бабочек, гигантский богомол, смотрелся бы медлительной и неказистой букашкой. Да он и был насекомым, не более того. Кот же был ТЕПЛОКРОВНЫМ, и, именно поэтому к бабочкам был в какой-то степени ближе. Однако, отсутствие крыльев – у него и у нескольких более мелких теплокровных (исключая, само-собой, птиц), населяющих Землю (все они были грызунами) – казалось Ливьен
Совершенно бессмысленный с позиции рациональности, мохнатый, напоминающий гусеницу, отросток сзади туловища указывал на то, что предки монстра все же летали: у птиц хвост имеет важное аэродинамическое значение. Но почему этот рудиментарный отросток не только не исчез вместе с крыльями, но и развился до неимоверной длины, казалось загадкой, точнее – просто капризом природы.
И все же там, в галерее, когда цельнослюдяные стены делали кота абсолютно безопасным для экскурсантов, Ливьен ловила себя на мысли, что не может не любоваться изяществом этого полного оптимизма животного. Сейчас же, очнувшись и увидев над собой склонившуюся кровожадную полосатую морду, она испытала приступ парализующего волю ужаса.
Похоже, кот уволок ее глубоко в чащу: слух Ливьен не улавливал ни выстрелов, ни каких-либо других звуков искусственного происхождения, а ведь в лагере сейчас должен царить форменный переполох.
Бабочка лежала на мягком мху. Без сознания она, по-видимому, была не долго, во всяком случае, сейчас все еще ночь. Боль нигде не ощущалась. Значит, она не ранена. Кот сидел перед ней и внимательно наблюдал. Она шевельнулась, и кот с обострившимся любопытством склонил голову на бок.
Она перевернулась на живот и поползла. Но удавалось ей это недолго. Мягко, но мощно лапа кота придавила ее к земле и, подтянув на прежнее место, отпустила.
Ливьен быстро поднялась на ноги и побежала, расправляя на бегу крылья. Но взлететь не успела. Удар лапой повалил ее на землю. Кот встал, потянулся, сделал пару шагов к ней и, приблизившись, уселся вновь.
«Проклятый зверь! – чуть не плакала Ливьен от досады. – Он забавляется. Сейчас он сыт и будет так мучать меня, пока не проголодается, а я окончательно не выбьюсь из сил. А потом – сожрет».
Что же делать? Притвориться мертвой?
Ливьен замерла и закрыла глаза. Но кот был не так глуп. Он жаждал игр и провести его было непросто. Вытянув лапу, он выпустил коготки и осторожно притронулся к ее бедру. От укола Ливьен дернулась… Притворяться дальше не было смысла, и она вскочила. Кот отреагировал неожиданно: он вдруг подпрыгнул, и, встав на задние лапы, навис над ней всей своей тушей. В страхе она упала опять… Кот, мгновенно успокоившись, вновь уселся перед ней. Ливьен разрыдалась во весь голос. Было ясно, что живой из этой переделки ей не выбраться. Но пусть бы он убил ее сразу!
Кот придерживался иного мнения. Он в очередной раз осторожно подпихнул ее лапой, приглашая продолжить предсмертные игрища.
Слезы душили ее, но она была вынуждена встать и, пошатываясь, сделать несколько шагов. «Если бы знать, в какой стороне лагерь, – пронеслось в ее голове, – можно было бы так, «играя», понемногу приблизиться к нему…» Даже если бы это и не удалось, если бы это не спасло ее, появилась бы хоть какая-то надежда и цель… Но сориентироваться не получалось.
Драться? С такой махиной? Но, может быть, это хотя бы ускорит дело? Ливьен наклонилась, схватила замеченный под ногами обломок сухой ветки, двумя прыжками подскочила вплотную к зверю и, целя в глаз, с размаху ударила. Но попала чуть ниже – в щеку.
Кота такой поворот событий несказанно обрадовал. Он «испуганно» выгнул спину, шерсть его распушилась, пасть издала громкий шипящий звук… Но этот псевдоиспуг моментально перешел в баловство. Кот неожиданно упал, перевернулся на спину и, задрав морду, чтобы не потерять бабочку из виду, несколько раз поочередно то правой, то левой передними лапами легонько ударил ее по бокам. Относительно легонько. Ливьен не сумела удержать равновесия и в какой уже раз свалилась на землю.
И тут кот взвизгнул. В этом звуке уже не было игры. Ливьен удивленно подняла глаза. Кот снова стоял на ногах. Тряся головой, он старательно тер лапой нос, словно пытаясь избавиться от назойливого муравья. Нет, не от муравья, а от вонзившейся в плоть стрелы. Стрелы дикарского лука!