Цыганский барон
Шрифт:
— От мальчишки одни неприятности. Какое мне дело, если он взялся воровать у своих?
С деланным равнодушием приняв деньги, Золтан повесил ремень на крючок и пошел в повозку.
Доминик сурово посмотрел на мальчика. Янош стоял, опустив голову, и тер кулаком глаза.
— Ты знаешь, что поступил дурно?
Слезы закапали у мальчишки из глаз.
— Да.
— Зачем тебе понадобились книги?
— Они были такие красивые. Я видел книги у тебя в вардо. Я видел, как ты их читал. Я тоже хотел.
У
— Ты знаешь, что думает по этому поводу твой отчим, знаешь, как считают остальные. Когда ты будешь старше, ты сможешь решать за себя сам, а пока, — говорил Доминик, — ты должен поступать так, как велит тебе отчим.
— Ты мог бы научить меня.
— Я скоро уеду.
— А ты не уезжай.
Доминик сжал кулаки и уже другим, строгим голосом сказал:
— Ты должен отработать деньги, которые я отдал за тебя Золтану.
Янош кивнул.
— Можешь начать с чистки лошадей. Скребок и гребни найдешь возле ограды.
Янош, вздохнув, сказал:
— Спасибо тебе, Катрина.
— Не за что.
— Спасибо, Домини.
Доминик только кивнул. Он смотрел мальчику вслед, а потом, обернувшись к Кэтрин, спросил:
— Тебе он нравится?
— Он чудный ребенок. Жаль, что ему никогда не стать чем-то большим, чем…
— Чем просто цыганом?
— Я не имела в виду это.
— Я знаю, — сказал Доминик. — Иногда я сам бы хотел найти способ помочь им. Но только здесь ничего не поделаешь. Им нравится именно такая жизнь.
— А как же ты, Доминик? Тебе такая жизнь по душе?
Он улыбнулся.
— Пошли. Нам надо поговорить.
«Не сейчас», — подумала Кэтрин, идя следом за ним к вардо. Не сейчас, когда все так ново, так чудно.
Но Кэтрин послушно вошла в вагончик и присела на кровать. Доминик сел рядом и взял ее за руку.
— О прошлой ночи, — начал он.
— Все было чудесно, Доминик. Это была самая чудная ночь в моей жизни, но…
Последнее «но» насторожило его.
— Что это еще за «но»?
— Но…
Кэтрин сглотнула слюну. Она смотрела на его глаза, на его губы, на его грудь. Как же сильно она его любит!
Ей надо было сказать ему, что они больше не могут любить друг друга, быть вместе, что всему надо положить конец, а вместо этого погладила его по щеке и поцеловала. Доминик застонал, обнял ее, прижал к себе.
— Кэтрин, — шептал он, лаская ее.
Языки их соприкоснулись, он спустил блузу с плеча, дотянулся до груди, двумя пальцами стал ласкать сосок. Он целовал ее шею, теребил губами мочку уха, опускаясь по плечу все ниже и ниже. Когда он коснулся губами груди, взял сосок в рот, лаская его языком, Кэтрин знала, что все те правильные и мудрые решения, принятые накануне, ничто в сравнении с этим наслаждением.
В этот самый последний раз она отдаст себя чувству, которое будет в ее жизни первым и последним.
— Люби меня, Доминик. Я хочу…
Доминик приподнял голову, посмотрел на нее.
— Я никогда еще не хотел женщину так, как хочу тебя. — Он снова стал ее целовать.
Кэтрин чувствовала, как рука его, скользя по бедрам, пробирается к самой сердцевине ее существа.
— Там так влажно, — прошептал он почти с благоговением, — так туго и так хорошо.
Она раскрылась перед ним, позволила пальцам его проникнуть внутрь, творить свое волшебство. Ничто больше не имело значения — лишь тот жар, что рос в ней. Когда он отстранился, чтобы раздеться, Кэтрин остановила его, прижавшись к нему всем телом.
— Нет, — прошептала она, — я не хочу так долго ждать.
Пальцы его быстро расстегнули пуговицы на бриджах, рука ее крепко сомкнулась вокруг его твердого древка.
— Полегче, малышка. Подожди.
— Я хочу тебя, — сказала Кэтрин. — Сейчас. Сию минуту.
Доминик, кажется, проникся ее желанием. Он накрыл ее своим сильным телом, задрал вверх ее юбки. Кэтрин шире раскинула ноги. Сжав в руках ее ягодицы, он приподнял ее и одним мощным резким движением вошел внутрь.
Кэтрин застонала. Прижавшись к его мускулистым плечам, она выгибалась навстречу каждому толчку. Через несколько минут она была уже на вершине блаженства. Доминик, все ускоряя темп, заставлял ее подниматься все выше и выше, заставлял ее желать слиться с ним.
Кэтрин закинула голову назад, извиваясь, вонзила ногти в его сильную спину. Когда эта сладкая мука стала невыносимой, она закричала и взвилась куда-то за пределы этого бренного мира. Сколько она парила в этом океане чистейшего блаженства? С ним она узнала, что такое наслаждение, что такое счастье.
Как можно после этого расстаться с ним?
Доминик в исступлении повторял ее имя. Потом, когда все закончилось, они еще долго лежали в объятиях друг друга. И молчали.
— Я все утро мечтал об этом, — сказал наконец Доминик, целуя ее во влажный висок, — боялся только, что тебе будет больно.
— Мне чудно, — ответила Кэтрин. — Лучше, чем чудно.
— Я не хотел так торопиться, — улыбнулся Доминик.
— Ты — прелесть.
Доминик нежно коснулся ее губ.
— Мне бы хотелось лежать здесь с тобой еще и еще, но, увы, не могу. Мне надо уехать, Кэтрин. Завтра вечером я вернусь.
— Куда ты едешь?
— В городе есть таверна «Черный буйвол». Владелец — романе гаджио — друг цыган. Он у нас как связной — получает сообщения от некоторых наших друзей и передает нам. Вчера мне сказали, что посыльный моего отца приезжает в маленький городок на побережье.