Цыганский король
Шрифт:
После нее зал напоминал поле побоища, и гайдуки начали уже стаскивать тех гостей, которые оскорбляли аппетит сравнительно трезвых, в «мертвецкую». К удивлению Михала, митрополит стал почти трезвым, и только избыток винных паров выходил через его босую голову, которая курилась, как вулкан.
Знамеровский сидел орлом. Обрюзгшие щеки подобрались, в карих глазах появился огонек, нос, похожий на люльку, мило алел.
Все было хорошо. Держава его была большая, сам он был царь царей, экономика была в порядке, пили и ели до отвала. Даже эмигранты из других стран (в лице Яновского)
Но он сильнее всех, цыгане дрожат под его взглядом, власть над округой полная. Что может сделать ему король? Правда, царица подбирается к его земле, делит Польшу, но черт с ней. Ему, Знамеровскому, и при царице будет не хуже. А если очень не понравятся новые порядочки, можно вместе с подданными откочевать туда, где еще будут золотые шляхетские вольности. Но нет, не допустит господь. Это ведь такая сила, шляхта! Хотя бы даже и он?! А мой добрый народ всегда поможет. Он свое панство любит, почитает, чуть не выше господа бога ставит. За девять лет власти никто серьезно даже и не думал вознегодовать. А надумает — скручу!
— Бокал сюда, свинтусы!
Медикус, сидя рядом с Яновским, вдруг спросил:
— Как вы думаете, почему здесь так пьют… не на жизнь, а на смерть?
— Люди такие, — растерялся Яновский, — тут уж ничего не поделаешь.
Медикус неприятно покосился:
— Чепуха! Мы любим пить не больше и не меньше, чем все другие люди на земле. Но мы — навоз под ногами чужаков. Даже в своей жизни никто в этом проклятом королевстве не уверен. А водка — это друзья, это — пять, двадцать, тысяча сабель таких собутыльников, поднятых на твою защиту, когда нападет более сильный сосед. Нет твердой власти — мы пьем. Простая механика? Пьянствуют люди — значит, королевство гибнет. Верная примета. Пьют, чтобы забыться, чтобы залить горе и снять неуверенность. Но главным образом — чтобы приобрести друзей.
И он испепеляющим взглядом посмотрел на шляхтича, который «танцевал», почти не отрывая ног от пола, и крутил головой, извергая мерзкую ругань.
— Глупые люди. Все не по-человечески. С самого начала только тем и занимаются, что торгуют родиной. Мощное цыганское государство… Пьют как свиньи. Дети рождаются идиотами: они еще во чреве матери отравлены водкой. Балбесы и юродивые! И за все это заплатят потомки. Им еще отрыгнется каждая наша чарка, каждая ночь распутства. Они будут иссохшие, слабые телом и мозгом.
Яновский хотел ответить ему, но увидел, что король подзывает его пальцем. Михал подошел к нему. Знамеровский смотрел на него безумными веселыми глазами.
— Что, посол, скучаешь?
— Напротив, мне весело, великий король.
— А мне скучно. Рассмеши ты меня, племянничек. Рассмешишь — не пожалеешь. Искренне тебе говорю. Залай, что ли…
Яновский молчал. В эту минуту он лучше позволил бы порезать себя на куски, чем смешить этого жирного кабана. Он упрямо сжал зубы.
Знамеровский зевнул.
— Тоскливо мне с вами. Скоро отрекусь я от трона и уйду… в монастырь. Буду там богу молиться, потому что с дураками жить не хочу. Вас, дурней, и до Москвы не перевешаешь… Жить буду тихо, под колокола. Дам игумену куку в руку, чтобы похоронил меня в церкви. Бога, олуха бородатого, молитвами обману. Сидишь вот тут у меня, водку мою жрешь…
Яновский не выдержал. С ним никто еще так не разговаривал.
— Замолчите, пан король. Как бы не пришлось вам козе под хвост глядеть… Откинешь сейчас копыта, задерешь пятки, черт гладкий!
Знамеровский заинтересовался такой перспективой:
— А ну… а ну, давай. Попробуем. Гляди ты, какой нахал! Пришли в мою хатку и бьют моего татку… Ах ты, падла. Давай… попробуем, кто откинет копыта.
И крикнул гайдукам:
— А ну, паршивцы, тащите сюда палки. Рыцарский турнир!
Спустя какую-то минуту обоим дали длинные тонкие палки, и Знамеровский с неожиданной ловкостью подтянулся и встал в позицию. Оба были похожи на боевых петухов, и даже чубчик на голове короля очень напоминал гребешок.
Король сделал выпад — Яновский отбил его палку. Некоторое время они прыгали друг возле друга, сопели. Только и слышалось:
— Я тебе, мякинная твоя башка, ноги в спину вгоню.
— Я тебе, дяденька, дам на похоронный звон…
— Черепушку расквашу, голодранец.
— Вишь ты, король… (Трах-тах!) А у самого божок на ниточке! (Бах!)
— Свинья не нашего бога! (Стук-стук!)
— Мозговня с фокусами.
В следующий момент раздался звук, как будто палкой ударили по горшку. Вокруг захохотали, загигикали. Яновский, чувствуя, как на голове наливается огромная шишка, неистово замахал палкой, шмякнул по чему-то.
Король мягко наклонился и вспахал носом пол.
На миг приподнял голову, пощупал ладонью разбитый нос и сказал тихо:
— Наша взяла… и рыло в крови.
И лег на спину, показав небу круглый выпуклый живот.
К нему бросились, начали хлопотать, приводить в чувство. Через несколько минут он поднялся, снова сел за стол и, глядя на Михала, сказал:
— Завтра под вечер идем в наезд.
А еще через час король обнимал племянника, тискал его, лез мокрыми усами к его губам:
— Брат мой! Хотя ты и шалопут и горюн, нескладица и дурашка царя небесного, но я тебя люблю, ей-богу, люблю… Даю свое королевское слово — отобьем твое имение… Слышите, черти, король слово дает!.. Завтра же и поедем. Вот только судный день учиню.
Яновский и медикус ушли, не дождавшись конца гулянья.
Темное-темное небо лежало над дворцом. Из открытых окон до них долетал шум безудержной попойки.
3
На следующий день утречком у королевского дома, под виселицей, собралось великое цыганское судилище. Поставили высокое кресло, возле него стали два шляхтича и два цыгана в кожухах с длинными кнутами на плече. Собралась толпа, преимущественно египетское племя.
Кисло смердело конским потом, кожухами, ржавым железом. Цыганки курили люльки, иногда давая пососать чубук чумазым детям. Потом все притихли. Приближалась торжественная мину га.