Да будет воля Твоя
Шрифт:
– Она совсем ничего не сказала? – снова задал вопрос Джарвис.
Мэгги отрицательно покачала головой.
– Вы позволите мне повидать ее?
Мэгги встала и направилась к закрытой двери, но Джарвис движением руки остановил ее. Его строгий взгляд свидетельствовал о непреклонности решения.
– Я пойду один.
Трижды постучав, он вошел и тотчас закрыл за собой дверь. Сняв свой стетсон и прижав его к груди, он подошел к кровати, где под шерстяным одеялом лежала, сжавшись в комок, Луиза. В комнате не было ни керосиновой лампы, ни свечи, и приглушенный синеватый свет снежного утра, проникая в комнату, сглаживал углы глубоких теней. Возле кровати громоздилась куча смятых простынь. Мэгги решила ничего не стирать, сохранить до приезда шерифа. Для расследования это хорошо. Джарвис подтащил к кровати стул и сел на него верхом. Чтобы ненароком не причинить девушке боль, он решил не касаться ее, хотя ему очень хотелось ободряюще погладить ее по голове или по руке.
– Луиза, ты узнаешь меня? Я шериф Джефферсон. Ты ведь знаешь, почему я здесь?
Торчащая из-под одеяла рыжая прядь шевельнулась, и показались рыжие кудряшки,
– К тебе ночью приходил мужчина, так ведь?
На какой-то миг в нем пробудилась надежда, что речь шла о неуклюжем возлюбленном, а мать, увидев состояние девушки, ошиблась в оценке ситуации, но он быстро понял, что заблуждается.
– Он сделал тебе больно?
На этот раз, поколебавшись, Луиза робко кивнула.
– Он… Он делал с тобой…
Джарвис ненавидел обсуждать подобного рода тему с женщинами, тем более с почти девчонкой, и пообещал себе выбирать слова.
– Я хочу сказать, он в тебя проник?
Луиза глубоко вздохнула, а ее тело сжалось, словно пыталось занять на кровати как можно меньше места. Она кивнула.
– Понимаешь, я хотел бы арестовать того, кто сегодня ночью причинил тебе боль. Ты его видела?
Немного подумав, Луиза замотала головой.
– И ты не предполагаешь, кто это мог быть?
На этот раз слезы затопили нефритовые глаза, и девушка снова завертела головой. Джарвис разочарованно вздохнул. Он попытался выудить из нее хотя бы отличительный признак, примерное описание, телосложение, рост, прическу, но девушка лишь плакала еще сильнее. Нападающий разбудил ее посреди ночи, ударил, изнасиловал, и она испытала такой сильный шок, что ничего больше не помнит.
Решив оставить ее в покое, Джарвис вышел, чтобы самому обойти дом, пока еще снег не замел все следы, но на замерзшей земле не осталось ни одного отпечатка. На косяке окна комнаты Луизы он заметил царапины. Впрочем, это оказался единственный след взлома, оставленный отверткой или каким-нибудь сходным инструментом, но принимая во внимание ветхость древесины, чтобы открыть окно, много времени не потребовалось. Ставни сломались явно уже давно, однако Джарвис заметил, что с внутренней стороны на окнах висела пара грубых занавесок. Но даже если их и забыли задернуть, различить Луизу, спящую в своей кровати, вряд ли было возможно. Нет, нападавший точно знал, куда шел. Он знал все о ферме и ее обитателях, это не случайный прохожий, не беспринципный чужак, воспользовавшийся случаем безнаказанно совершить грех. Определение тотчас не понравилось Джарвису, и он упрекнул себя за то, что мыслит такими категориями. Он отошел подальше, чтобы мысленно отстраниться от маленькой фермы. Итак, парень явно из местных. Кто-то, кто наблюдал за передвижениями рыжеволосой дылды Луизы, кто знал, где ее искать. Самоуверенный тип, осмелившийся изнасиловать ее под боком у родителей, или же полностью безмозглый. Возможно, рецидивист, опытный в подобного рода нападениях, знающий, как заставить жертву замолчать, закрыв ей рот рукой, и одновременно раздвинуть ей ноги… Нападение совершил не любитель, а тот, кто давно специализируется на такого рода преступлениях. В Карсон Миллсе Джарвис знал трех-четырех типов, уже попадавших в тюрьму за сексуальное насилие, и тех, кто такое насилие мог совершить. Надо как можно скорее допросить их, и в их интересах предъявить ему железное алиби, если не хотят, чтобы он дал им такой пинок под зад, что они улетят на треклятую Луну, о которой по телеку только и говорят. Пошлет как космонавтов прямиком на это большое бугристое светило!
Вернувшись под окно, Джарвис заметил на земле что-то цветное и присел на корточки, чтобы получше рассмотреть. Раньше ни он, ни Дуглас не заметили этого пустячка, потому что его наполовину прикрывал снег. В нем самом не было ничего удивительного, кроме того, что время года явно неподходящее, и на какой-то миг шериф задался вопросом, не является ли эта ерунда своего рода подсказкой, которую необходимо учесть, но тут же покачал головой. Наверняка Луиза сама положила ее на подоконник. Рядом с хлебными крошками. День только начинался.
Джарвис вернул на место маленькую хрупкую штучку, найденную на снежном ковре, изменившем окрестный пейзаж.
Это был засушенный мак, плоский от долгого лежания между страницами книги.
9
Изнасилование Луизы Мэки застряло в сердце Джарвиса Джефферсона неподдающимся разжижению сгустком, время от времени напоминавшим о себе болезненным покалыванием в груди. В последующие недели после происшествия шериф допросил всех возможных подозрительных лиц, скрупулезно проверил их алиби, расспросил окрестных соседей, пытаясь найти хотя бы малейшую зацепку, трижды возвращался для разговора с жертвой, но она больше ничего не могла сказать. Мерзавцу удалось вывернуться, а Джарвис многие годы считал, что так и умрет с ощущением этого поражения, прибавившегося к тем немногим, которых набралось за десятилетия работы и которые, как он думал, в итоге сведут его в могилу, ибо каждое темным пятном оседало у него в душе, свивая перспективное гнездо для рака и инфаркта миокарда. Тогда он даже представить себе не мог, что когда-нибудь все выплывет наружу и эта история завершится, причем самым неожиданным образом.
Но инстинктивно он понимал, что этот период жизни Карсон Миллса оказался самым мрачным со дня его основания, провалом, цивилизационной дырой, в которую тотчас устремилась мутная и тинистая вода, словно чтобы скрыть собой бездну. Своего рода момент, когда человечность сдает свои позиции,
Тереза Тернпайк исполняла обязанности социального помощника для детей города. Поскольку она работала библиотекарем, помогала она неофициально, но все дети, столкнувшиеся с трудностями, знали, что могут прийти к ней и она внимательно их выслушает, даст совет, а при необходимости окажет конкретную помощь: накормит горячим обедом, предоставит возможность перекантоваться одну-две ночи и обеспечит участие мэрии в делах семьи, а в некоторых, самых крайних случаях поможет обратиться в администрацию штата, находившуюся в Вичите. Тереза Тернпайк читала не только книги, но и человеческие души, особенно души самых юных. На протяжении нескольких лет дети шептали ее имя в школьных дворах и на неприметных дорожках, как будто речь шла о чем-то секретном, подобно французским участникам Сопротивления, которые во время нацистской оккупации передавали друг другу имя командира отряда. Тереза принимала ребят в библиотеке, и в целом они действовали примерно одинаково: первый раз приходили под предлогом взять книгу, иначе говоря, прощупать почву, не смея ничего спросить, а главное, выдать себя. Таких Тереза засекала моментально, глаз у нее был наметан. Прежде всего, у таких детей не было читательского билета, и во время оформления они старательно изучали Терезу, особенно когда она поворачивалась к ним спиной, чтобы заполнить карту и поставить штамп, и никогда не замечали, что она могла видеть их отражение в небольшом зеркале с нанесенным на него изречением Марк Твена. Потом они начинали рыться на полках, делая вид, что ищут книгу, но в основном бросая взгляды в сторону библиотекарши, а не на разноцветные переплеты, и брали книгу, совершенно неподходящую для их возраста, вытаскивали наугад, а потом робко клали ее на блестящую пластиковую стойку. Тереза возвращала им карточку, наклонившись, брала за руку и каждый раз говорила одно и то же: «Держи, приятного чтения. А если в следующий раз тебе понадобится помощь, приходи, не раздумывая, я здесь, чтобы помочь тебе». И больше ничего. Оставшийся путь детям предстояло проделать самим. Но она знала, что ее слова откладываются у них в головах и продолжают звучать еще долго, и каждый, кто хочет понять, внимательно к ним прислушивается. Самые целеустремленные в конце концов возвращались, сосредоточенно наблюдали за другими посетителями библиотеки, а когда убеждались, что никто их не подслушивает, подходили к Терезе, говорили, что много о ней слышали, и, возможно, она сможет им помочь. Она отмечала, что в самых тяжелых случаях они не просили помощи напрямую, а начинали со слов: «у меня проблема, мадам Тернпайк». Она назначала им встречи во время своего обеденного перерыва, иногда ей даже приходилось закрывать библиотеку, но никто в городе, включая мэра, никогда не высказывал неудовольствия.
Все знали, как много она делает для детей, знали о ее набожности, и многие сокрушались, что редко когда имя настолько не соответствует тому, кому оно досталось [5] , ибо Тереза все делала бескорыстно, исключительно по доброте и из любви к ближнему. Злые языки во главе с миссис Бромиш (главной организаторшей вечеров торговой марки «Тапервеар» в Карсон Миллсе, председательницы бридж-клуба и ревностной поборнице методистской церкви) утверждали, что у Терезы Тернпайк никогда не было своих детей, потому что никто не соблазнился стать ее мужем, ибо в ее сердце находилось место только для книг. Однако все остальные считали ее исключительно приветливой и трудолюбивой, хотя иногда вспоминали, что в нашем городе она являлась одним из малочисленных сторонников демократов, и опасливо шептались – словно речь шла о ее участии в субботних шабашах, – что в свое время она сочувствовала социалистам, которых маккартисты так и не вывели на чистую воду.
5
В Соединенных Штатах turnpike означает платную дорогу (прим. авт.).
Тело Терезы Тернпайк нашли спустя десять дней после изнасилования Луизы Мэки неподалеку от железнодорожных путей, к востоку от города, в зоне заброшенных складов, построенных во времена стремительного движения на запад: по мере того, как поезда на Калифорнию и Аризону переставали использовать эту ветку, склады постепенно пустели, превратившись в просторные ангары, где свистел ветер, а во времена сухого закона иногда прятались бутлегеры. Теперь этого заброшенного места избегали даже парочки, ищущие уединения. Туда забредали разве что бездомные собаки да проезжие пьянчуги, а еще, судя по слухам, женатые мужчины, ищущие противоестественных отношений с другими мужчинами.