Да скроется мгла!
Шрифт:
Первый дьявол пролетел над оцеплением вокруг трибуны, на которой стоял проповедник, и начал окутывать священника черным дымом. Это продолжалось до тех пор, пока фигура проповедника не исчезла окончательно в этой непроницаемой пелене.
Еще два кружили над Статуей Великого Бога, окутывая его голову, туловище и руки густой чернильной тьмой. На огромном лице Бога всеобще сияла снисходительная улыбка, казавшаяся теперь идиотской и неуместной. А затем, из громкоговорителя, расположенного в разинутом рту Бога, раздалось раскатистое
— Прости! Прости, хозяин! Не уничтожай меня! Я скажу всю правду! Я слуга Сатаны! Мои священники лжецы! Всеми нами правит Сатана!
Остальные дьяволы начали стрелять в обзорный стенд. Первосвященники с побледневшими от страха лицами бросились наутек. Они отбежали уже на достаточно большое расстояние, как вдруг раздался страшный взрыв, и все поплыло перед их глазами. Наконец-то, выполняя команду Гонифация, Контрольный Центр Собора накрыл Высший Совет колпаком защитного поля. Дьяволы рванулись в сторону.
И вдруг в тишине, которая наступила посреди этого хаоса, раздался спокойный и обреченный голос Серсиваля. Все время, пока шло «празднование» Великого Возрождения, старый фанатик не проронил ни слова. Он только мрачно и подавленно смотрел перед собой, иногда тряся головой и что-то бормоча себе под нос. А теперь он заговорил.
— Я спрашиваю, кто устроил этот спектакль? Бог итак уже давно устал от нашего безверия. Теперь он покинул нас. Он оставил нас на милость Сатаны. Только молитвы и абсолютная вера могут еще спасти нас, если еще не поздно.
Никто из первосвященников не посмотрел в его сторону, однако создалось полное впечатление, что он высказывает их тайные помыслы. Они стояли неподвижно — одинокие люди, объединенные страхом — страхом, который оказался сильнее, чем высокомерие Гонифация.
И только в тяжелом, напряженном взгляде Джарльза, уставленном на Серсиваля, появилось какое-то подозрение. Только сегодня он впервые увидел лидера Фанатиков и услышал его голос. Память прежнего Джарльза боролась в нем с рассудком Джарльза нынешнего. И в этой борьбе победило его новое «я». Он принял такое решение, которым он, «нынешний», мог бы гордиться.
Он чувствовал, как волны угрызений совести, смешанных с чувством вины, накатываются на его сознание, словно говоря ему, что он совершает нечто непростительное, преступное, от чего земля содрогнется в отвращении. Но он сумел подавить в себе это чувство, как человек подавляет позывы к рвоте.
Джарльз направил луч карающего жезла в спину человека, облаченного в великолепную, расшитую золотом рясу, на фут ниже пергаментной кожи черепа, обрамленного седыми волосами.
Тем временем Гонифаций уже спешил навстречу Джарльзу. Остальные
первосвященники устремились за ним, ошеломленные увиденным злодеянием, когда у них на глазах, извиваясь в смертельной агонии, упал раненый фанатик. Джарльз закричал им:
— Это его голос я слышал в Палате, где происходил Шабаш! Он — Асмодеус! Главарь Новой магии!
Бросившись вперед, к телу Серсиваля, он разорвал на нем алую рясу, прожженную лучом. К тощему костлявому торсу старика прислонилось мертвое исхудалое существо, погибшее от того же луча. Серебренная шкурка антропоида была измазана кровью, изможденное личико, искаженное от боли, казалось мрачной карикатурой на лицо его «брата». Священники смотрели на них, не веря своим глазам.
Наконец-то были сорваны все маски.
Гонифаций всматривался в обоих «братьев», лежащих на земле. Казалось, что накрытый защитным колпаком помост превратился в безмолвный центр вселенной, где остановилось время. И весь мир теперь кружился вокруг него.
Недовольство толпы, находящейся за границами силового поля, после временного затишья вспыхнуло еще с большей силой. Уцелевшие после налета ангелов и ошеломленные появлением их соперников-дьяволов, люди опять стали наступать на первосвященников. Те, в свою очередь, попытались спрятаться в Соборе. Ангелы снова ринулись в бой, стреляя вылетающими из глаз фиолетовыми лучами. Их теперь было по три или четыре на каждого летающего дьявола. Все завертелось в головокружительной схватке. Черный дым окутал место поединка.
На минуту это безмолвное смятение показалось Гонифацию ни чем иным, как фреской, изображенной на защитном куполе, живописным отражением происходящего.
Несмотря на то, что его охватило сильнейшее желание немедленно допросить умирающего Фанатика, он улучил момент, чтобы связаться с Контрольным Центром и отдать Главному Технику необходимые распоряжения. Ему пришлось много раз повторять команды, пока их, наконец, услышали.
— Схватите двух Фанатиков из Пятого круга. Это они мешают нам контролировать ситуацию. Если понадобится — уничтожьте их.
Гонифаций даже не стал выяснять, чем закончится схватка его верных Реалистов с разоблаченными врагами, и сразу же отдавать распоряжения своим подчиненным.
— Немедленно спускайтесь в Святилище. Надо создать группы захвата и арестовать всех Фанатиков. Уничтожайте их, если окажут сопротивление. Заприте двери Святилища. Это не даст возможности Фанатикам улизнуть и поможет нам остановить толпу. Сообщите кузену Дезу, который сейчас в склепах, что ситуация изменилась. Пусть Информационный Центр передаст мои инструкции во все Святилища. Примите все необходимые меры. Действуйте!
Потом с невозмутимым спокойствием, скрывающим целую бурю чувств, он повернулся к старому Фанатику.
Серсиваль улыбался, но его губы были искусаны до крови. Старик тяжело и прерывисто дышал.
— Ты сидел рядом со мной, когда мы собирались пытать ведьм, — сказал Гонифаций, хотя собирался спросить совсем не об этом. — Я уверен, что это ты направлял на меня болевое оружие ближнего действия.
Серсиваль снова улыбнулся через силу. Его голос зазвучал как из подземелья — дрожащий, слабый и усталый.