Дачная история
Шрифт:
Короче говоря, долгих споров и ссор это не вызвало. Деле ведь шло не о жизни и смерти. В конце концов, это была затея сугубо добровольная; никто никому не навязывал земляных садовых участков. Не нравится, не желаешь вложить свой труд – скатертью дорожка!
Оставшиеся, недолго думая, разбили участок на равные части, вернее, по шесть соток, но чтобы не было никому обидно, кому какой достался участок, решили тянуть жребий, как всегда поступают в таких случаях.
Наступил самый волнующий момент.
Тянули жребий – кому повезет, а кому нет.
Когда Лазарь Сокол, один из самых заядлых
Но что поделаешь? Влип, брат, – так держись. Отказаться совестно. И он вспомнил: кроме того, что он большой упрямец, он еще солдат, прошел всю войну с первого до последнего дня. И на всем пути пехотинца, ему приходилось рыть столько окопов и траншей, что даже у него столько волос нет на голове. Он не из пугливого десятка, о нет! Настойчив и упрям до предела. Трудолюбив ко всему. Так неужели же он испугается своих шести соток и откажется от своей заветной мечты? Да никогда!
Ничего! Уж как-нибудь даст себе толк! Главное в новом деле, что бы ни было – не падать духом. Взялся, говорят, за гуж, не говори, что не дюж!
Усталый и измученный возвратился домой.
Жена встретила его с едкой улыбочкой, которая больно ужалила:
– Ну, мой фермер, посадил уже сад, построил себе палац, куда собак будешь загонять?
Он удрученно молчал. Что он мог ей ответить? Он весь был погружен в свои думы, в свои сомнения и думал: что поделаешь, раз смеется над ним, издевается? Пусть! Старая пословица гласит: смеется тот, кто смеется последним. Уж он ей докажет, что человек слова, что не лыком шит.
^ Прошло еще несколько дней, и наш новоиспеченный фермер купил себе лопату, грабли, мотыгу, кирку, топор и еще что-то необходимое и отправился на свой злосчастный участок.
Засучив рукава, он принялся за работу.
Лиха беда – начало, – говорят мудрецы, а там уже само собой образуется.
Каждый день после смены он отправлялся на свой участок. Хоть гром, хоть молния, хоть дождь и град, но он спешил за Днепр. Ни жара, ни холод его не останавливали.
Он настойчиво долбил неподатливую землю, выкорчевывал пни, засыпал ямы и воронки, тащил издалека ведрами землю, разбивал камни и вытаскивал их на обочину дороги, топором рубил пересохшие бурьяны, которые были ему по плечо, выравнивал бугры и из ближайшего озера без конца носил воду, поливая только что посаженные деревья и кусты.
Постепенно доставлял сюда столбы, доски, тесал, пилил, готовя материал, чтобы сколотить себе небольшую избушку, которую дозволено строить согласно инструкции – нечто вроде небольших хибарок, напоминающих чем-то сторожевые будки.
Так шло время в трудах и заботах.
Человек окончательно позабыл о доме, о жене и детях, которые над ним подтрунивали.
Он весь был поглощен своим клочком земли. И чем труднее ему все давалось, тем больше он радовался успехам. С каждым днем эта пядь земли преображалась до неузнаваемости и приносила новоявленному фермеру невыразимую радость и удовлетворение.
Уму непостижимо, каким образом он один за короткие летние месяцы столько успел сделать!
Как только выпадало несколько свободных часов от работы на фабрике, как только наступали выходные дни, позабыв обо всем на свете, спешил он на свой участок. Здесь коротал дни и ночи. Здесь провел весь отпуск, отказавшись в фабкоме от предложенной путевки в дом отдыха. Зато труд его и окупился сторицей.
Как радовалась душа, когда он наблюдал за ростом посаженных растений! Как они украшали этот обновленный кусочек земли, недавно еще дикий и заброшенный! Да, было чему радоваться…
И все шло хорошо, если бы не Злата. Она не переставала над ним издеваться, ела его поедом, высмеивала, как умеют делать эти вредные жены!
– Подумать только, – не переставала она его пилить, – не иначе как человек с ума спятил на старости лет. До чего прав был этот мудрец, который говорил: как волка ни корми, он все в лес смотрит. Столько лет трудился у отца на виноградной плантации, копался в земле, потом, наконец, стал знатным ударником коммунистического труда на мебельной фабрике, а его опять к земле тянет.
«Конечно, не иначе, как человек рехнулся, – никак не могла смириться жена. – Занимается всякими глупостями, позабыл о доме и печется там на солнце день и ночь, не муж, а цыган черный!»
Не менее терзала его теща. Она не переставала ворчать. Будь он, Лазарь, не дай бог, ее мужем, она давно бы показала ему на дверь, потребовала бы развода. Подумать только, чтобы муж позабыл о доме, детях, жене и влюбился в лопату. Что же это такое, – возмущалась она, – другие мужья не ленятся сбегать на рынок за мясом, в магазин, принести то да се в дом, взять пылесос, полотер и помочь жене по хозяйству. Кое-кто из детей тоже поддакивал бабушке, и подчас он, бедняга, не знал, куда деваться!
Однако все это не производило на него особого впечатления. Он настойчиво и упорно занимался своим делом, садил деревья, кусты, поливал, ухаживал за ними, трудился в поте лица, стараясь ни на что не обращать внимания.
Но если вы думаете, что только жена и теща грызли его, то глубоко ошибаетесь.
Добрые соседи тоже смотрели на него, как на законченного чудака. Не иначе, говорили они, как сам себе решил укоротить век. Разве нормальный человек в состоянии выдержать такую нагрузку на фабрике и на огороде?! Мало ему фабрики, так он вбил себе дурь в голову, и нельзя его остановить! Отличный мебельщик! Его серванты, шкафы и другие изделия красуются на городских выставках, у него золотые руки, зачем же попусту тратить силы и время на глупости?
Начинали о его затее поговаривать и в цехе. Преобразился с тех пор, как стал садоводом. Редко бывает на собраниях и заседаниях, а к нагрузкам совсем охладел.
Он выслушивал укоры и пожимал плечами – мол, что же делать, когда так загруз в своей работе на участке? Что б ни говорили, он делал свое.
Жена и теща, убедившись, что на него не действуют их смешки, зубоскальство, приумолкли, надеясь, что скоро пыл с него сам спадет и он успокоится. Участок надоест ему, как многое надоедает со временем.