Далекие часы
Шрифт:
— Непременно должна, — согласился Герберт, когда я все ему рассказала.
Целое утро мы запихивали мои коробки с книгами и другие предметы обихода на его захламленный чердак и только что отправились на прогулку по Кенсингтонским садам. Прогулки были нашей ежедневной традицией, заложенной по указанию ветеринара, они должны были способствовать пищеварению Джесс, метаболизм которой слегка подстегивала регулярная физическая активность, но собака относилась к ним весьма неблагосклонно.
— Идем, Джесси. — Герберт постучал кончиком ботинка по упрямому заду, который явно не желал отрываться от бетона. — Уточки уже скоро, подруга.
— Но как мне
Разумеется, есть тетя Рита, однако мамины сложные отношения со старшей сестрой делали эту идею особенно неблаговидной. Я засунула руки поглубже в карманы, как будто надеялась найти ответ в пушинках и катышках.
— Что мне делать? С чего начать?
— Послушай, Эди. — Герберт протянул мне поводок, нашарил в кармане сигарету и сложил ладонь лодочкой, чтобы прикурить. — По-моему, совершенно очевидно, с чего тебе следует начать.
— Разве?
Он выдохнул эффектную струйку дыма.
— Ты и сама прекрасно знаешь, дорогая, — ты должна спросить у своей матери.
Конечно, вы считаете, что предложение Герберта было совершенно очевидным, и в этом есть доля моей вины. Подозреваю, у вас создалось совершенно превратное впечатление о моей семье, вследствие того что я начала рассказ с давно потерянного письма. Эта история действительно начинается с него, но моя история, история Мередит и Эди, начинается намного раньше. Познакомившись с нашей семьей тем воскресным утром, вы, конечно, считаете, что мы с мамой весьма общительны, часто болтаем друг с другом и делимся секретами. Как бы мило это ни звучало, это неправда. Я могу предъявить множество детских воспоминаний в доказательство того, что наши отношения не отмечены беседами и пониманием: необъяснимое появление глухого закрытого лифчика в ящике моего комода, когда мне исполнилось тринадцать; моя надежда на Сару во всем, что касалось птичек, пчелок и прочего; призрачный брат, которого мы с родителями якобы не замечали.
Но Герберт был прав: это секрет моей матери, и если я хочу выяснить правду, выяснить больше о той маленькой девочке, которая следовала за мной по пятам во время экскурсии по замку Майлдерхерст, начать следует именно отсюда. К счастью, мы договорились выпить кофе на следующей неделе в кондитерской недалеко от «Биллинг энд Браун». Я вышла из офиса в одиннадцать утра, отыскала столик в дальнем углу и сделала заказ, как обычно. Официантка только принесла мне исходящий паром чайник дарджилинга, [19] когда в кондитерскую ворвался залп уличного шума; я подняла глаза и увидела у самой двери маму с сумкой и шляпой в руках. На ее лице застыло выражение оборонительной осторожности, пока она изучала незнакомое, определенно современное кафе, и я отвернулась: лучше буду смотреть на руки, на столик, теребить молнию сумки, лишь бы ничего не видеть. В последнее время я все чаще замечаю на ее лице подобную неуверенность и не знаю, то ли она становится старше, то ли я, а может, просто мир несется все быстрее. Меня страшит собственная реакция на это, ведь слабость матери должна бы вызывать жалость и любовь к ней, но на самом деле все наоборот. Она пугает меня, словно прореха в ткани нормальности, которая угрожает сделать все неприятным, неузнаваемым, не таким, как должно быть. Всю мою жизнь мать была непререкаемым авторитетом, каменной стеной благопристойности, и от ее неуверенности, в особенности в ситуации, которая не заставляет меня даже поморщиться, мой мир кренится и земля клубится под ногами, будто облака. Итак, я ждала, и лишь когда прошло довольно времени, вновь подняла глаза, поймала ее взгляд — снова твердый и уверенный — и безмятежно помахала рукой, как будто только что ее заметила.
19
Дарджилинг — престижный сорт черного чая, «чайное шампанское».
Она осторожно направилась ко мне через битком набитое кафе, нарочито придерживая сумку, чтобы не ударять людей по головам, и тем самым умудряясь выражать недовольство расстановкой столиков. А я пока быстро удостоверилась, что никто не оставил на ее половине стола рассыпанный сахар, пенку от капучино или крошки. Эти не вполне регулярные встречи за кофе стали нашей новой традицией, учрежденной через несколько месяцев после того, как папа вышел на пенсию. Мы обе испытывали легкую неловкость, даже когда я не собиралась деликатно копаться в маминой жизни. Я привстала со стула, когда она добралась до столика, мои губы коснулись воздуха возле предложенной щеки, и мы обе сели, улыбаясь с немалым облегчением, оттого что публичное приветствие осталось позади.
— Тепло на улице, правда?
Я согласилась, и мы покатили по проторенной дороге: папина текущая одержимость улучшением дома (вычищает коробки на чердаке), моя работа (потусторонние встречи на Ромни-Марш) и сплетни маминого бридж-клуба. Затем последовала пауза, и мы улыбнулись друг другу в ожидании того, как мама чуть запнется под весом своего обычного вопроса:
— Как Джейми?
— Хорошо.
— Я видела последний отчет в «Таймс». Новую пьесу неплохо принимают.
— Да.
Рецензия и мне попалась. Я не искала ее специально, честное слово, не искала; просто случайно наткнулась, когда смотрела страницы о сдаче жилья. Очень удачная рецензия, как оказалось. Проклятая газета: подходящих квартир для съема тоже не было.
Мама на мгновение умолкла, когда принесли капучино, которое я заказала ей.
— А вот скажи. — Она проложила бумажную салфетку между чашкой и блюдцем, чтобы впитать пролитое молоко. — Что у него дальше на повестке дня?
— Он работает над собственным сценарием. У Сары есть друг, режиссер, который обещал его прочесть, когда Джейми закончит.
Ее рот изогнулся в молчаливом циничном «о!», прежде чем ей удалось издать несколько одобрительных звуков. Последние из таковых утонули в кофе, когда она отпила из чашки, поморщилась от горечи и, слава богу, сменила тему.
— А что квартира? Твой отец интересуется, как поживает кран на кухне. У него появилась очередная идея, как починить его раз и навсегда.
Я представила холодную и пустую квартиру, которую навсегда покинула в то утро, призрачные воспоминания, замурованные в куче коричневых картонных коробок, запихнутых на чердак Герберта, в которые превратилась моя жизнь.
— В порядке, — ответила я. — Квартира в порядке, кран в порядке. Передай ему, что больше не о чем беспокоиться.
— А может, нужно что-нибудь еще починить? — В ее голос закралась слабая просительная нотка. — Я могла бы прислать отца в субботу, чтобы устроить капитальный ремонт.
— Я же говорю: все в порядке.
Она выглядела удивленной и уязвленной, и я понимала, что повела себя грубо; но эти ужасные беседы, во время которых я притворялась, что все идет как по маслу, меня утомляли. Несмотря на свое желание раствориться в придуманных историях, я не лгунья и не слишком-то умею изворачиваться. В обычных обстоятельствах как раз было бы уместно сообщить о разрыве с Джейми, но я не могла, поскольку хотела вернуться к Майлдерхерсту и Юнипер Блайт. В любом случае, мужчина за соседним столиком выбрал это мгновение, повернулся и попросил у нас солонку. Я протянула ему солонку, а мама сообщила: