Далекий Сайкат

Ахманов Михаил Сергеевич

Раскрылась диафрагма лифта, и в шлюзовую камеру вошел человек в камзоле с широким воротником и богатой вышивкой, серых обтягивающих лосинах, высоких башмаках и с золотым украшением в виде перьев, что покачивались на левом плече в такт шагам. Он был коренастым, невысоким и широкоскулым – редкость для кни’лина, а глаза у него оказались совсем необычными, темно-карими, в густых ресницах. Но, несомненно, он являлся вполне достойной личностью, о чем говорили парадный наряд и властное движение руки, которым он, не прикасаясь к слугам, будто отодвинул их в сторону.

– Да будет с тобой утренняя радость, ньюри. – Вымолвив это приветствие из Книги Начала и Конца, он присел, сгибая ноги в коленях. – Иутин, третий генетик. Я изучаю мутации терре и

тазинто.

Третий генетик! Не первый, не второй! – мелькнуло у Ивара в голове. Он было решил, что честь невелика и стоит потребовать персону поважнее, но тут лицо Иутина осветилось такой приветливой и жизнерадостной улыбкой, что все сомнения отпали. Тревельян тоже присел, вытянул руки и представился:

– Ивар Тревельян, ксенолог и разведчик-наблюдатель. Со мной Джереми Шек, первый помощник капитана крейсера «Адмирал Вентури». Пусть утренняя радость сопутствует тебе, ньюри Иутин!

То было малое представление, ибо, несмотря на пробудившуюся приязнь, большего третий генетик не заслуживал. К тому же в собственной его рекомендации ощущалось нечто неправильное, нечто такое, чего Ивар, не успевший вникнуть в жизнь Станции, пока не уловил. Подумав про себя, что обязательно с этим разберется, он помахал рукой Шеку.

– Можно переносить багаж, лейтенант-коммандер.

Гравиплатформа, сопровождаемая десантниками, проплыла через переходный модуль. Зотахи и Могар, подцепив контейнеры грузовыми клешнями, ловко перетащили их на свою платформу, убедились, что багаж не свалится, двинулись к лифтовой шахте и исчезли в ее широком проеме. Иутин снова присел, колыхнув золотыми перьями.

– Имущество будет доставлено в твой отсек на земной половине. Если ты изволишь попрощаться со своими достойными спутниками, я провожу тебя туда.

Пожимать руки или, тем более, хлопать по спине на глазах кни’лина было бы крайне невежливо, поэтому Тревельян только кивнул десантникам и отвесил более низкий поклон третьему помощнику.

– До встречи, парни. Буду рад снова увидеться с вами, Шек. Передайте мою благодарность капитану, а Дембски скажите, чтобы не злился на меня. Как говорили латиняне, varium et mutabile semper femina. [4]

Он бросил последний взгляд на соплеменников, повернулся и вслед за Иутином зашагал к лифту. Вход был почти таким же, как у стандартного земного подъемника, но шахта выглядела огромной, круглого сечения и метров двенадцати в поперечнике. Впрочем, это не означало, что лифт грузовой. Все помещения Сайкатской Исследовательской Станции, все ее отсеки, залы, переходы, рабочие лаборатории, хранилища и, разумеется, лифтовые шахты казались слишком просторными, раз в десять больше, чем любой земной аналог, будь то спальня, кабинет или обычный коридор. Кни’лина не любили приближаться друг к другу; как правило, соблюдалась дистанция в четыре-пять шагов, и нарушать ее считалось не просто невежливым, а даже оскорбительным. Разумеется, эта традиция действовала среди высшей касты и не относилась к слугам; в своем общении работники и служители больше походили на землян.

4

Varium et mutabile semper femina – женщина всегда изменчива и непостоянна (лат.).

Иутин оттолкнулся от порога и поплыл к дальней стене шахты, Ивар остался у входа. Их разделяло изрядное пространство, не мешавшее обмениваться вежливыми жестами и улыбками. Тревельян впервые встретил такого улыбчивого кни’лина – плешаки отнюдь не отличались ни душевной теплотой, ни внешним ее выражением. С другой стороны, нет правил без исключения, подумалось ему. Возможно, он встретил друга, который скрасит долгие месяцы командировки на Сайкат.

Теплый ветер повлек их наверх. Под ногами зияла темная пропасть шахты. Световой кокон перемещался вместе с ними – светилась

округлая стена, озаряя фигуры и лица людей ровным солнечным сиянием. Транспортный воздушный поток шевелил темные пряди Тревельяна, играл перьями на плече его спутника, развевал широкий воротник. Встречаясь с кни’лина, Ивар быстро привыкал к их внешности, особенно к отсутствию волос. Конечно, они не были плешаками и вовсе не казались лысыми; то и другое – понятия земные и, к тому же, канувшие в тысячелетнюю древность. Кни’лина выглядели вполне естественно без шевелюр и причесок, их черепа имели благородную форму, а кожа, бледная или чуть смугловатая, никак не напоминала плешь. Брови у них были тоньше и изящнее, чем у землян, ресницы – немного реже и длиннее. Они являлись такой же красивой расой, как бино фаата, другие близкие к людям гуманоиды, в далеком прошлом – смертельные враги Земли. Впрочем, кни’лина тоже не являлись воплощением миролюбия.

– Земная секция жилого яруса, ньюри Ивар, – произнес Иутин одновременно с исчезновением воздушного потока. Пленка мембраны растаяла, и Тревельян вышел в слишком широкий и плавно изгибавшийся коридор, который, вероятно, тянулся по периметру станции. Стены здесь были из акрадейта, биопластика, поглощавшего в процессе жизнедеятельности пыль. Их приятный светло-кофейный оттенок гармонировал с золотистым солнечным пятном на потолке, пол, более темный, чем стены, чуть пружинил под ногами. Тишина тут стояла такая, что звенело в ушах, и после многолюдства «Адмирала Вентури», после шума офицерской кают-компании, после крохотной обители Кристы и ее теплого тела Ивар ощутил внезапную тоску. Ему предстояло прожить тут месяц-два, а может, больше, пока не явится земная экспедиция координатора Щербакова, и тогда земную половину сателлита наполнят привычные звуки, смех, голоса и шелест шагов. Это случится непременно, но сейчас, если не считать призрачного Советника в наголовном обруче, он был одинок, словно квант, летящий к другой галактике. Конечно, рядом с ним находились десятка два других квантов, но вряд ли они совпадали друг с другом по фазе.

Иутин, шагавший справа на подобающей дистанции, свернул из коридора в круглый холл с куполообразным, имитирующим небо потолком. Вдоль стен тут были высажены деревья с серебристой листвой и покрытый алыми бутонами кустарник, среди растений стояли скамейки из пластика нежных расцветок, а в середине журчал, боролся с мертвой тишиной фонтан. В нишах, затененных зеленью, виднелись двери, тоже окрашенные в разные цвета, от багряного до нежно-фиолетового и белого. Но черный и синий среди них не попадались, и Тревельян припомнил, что у кни’лина основные цвета ассоциируются с временем суток и небесными явлениями. Черный назывался ночным цветом, белый – дневным, красный – утренним, то есть торжественным и радостным, желтый и зеленый – первым и вторым лунными, а синий – вечерним, траурным и печальным. Вероятно, строители станции знали, что в земных пределах черный цвет обозначает траур, поэтому он тоже был исключен.

– Все растения – с северного сайкатского материка, – промолвил Иутин, делая широкий жест. – Красиво, не правда ли? Ты доволен?

– Я счастлив, словно в моей душе порхает медоносный мотылек, – сказал Тревельян, перефразируя строфы из Книги Начала и Конца. Книга была основой йездан’таби, религии клана похарас. Впрочем, ни тоже относились к ней с большим пиететом.

– Ты читал Йездана Сероокого? – с удивлением поинтересовался третий генетик.

– Разумеется, ньюри Иутин. Я же специалист по гуманоидным культурам, занимаюсь социальной ксенологией.

– На каких мирах ты побывал?

– На многих. Осиер, Гелири, Пекло, Хаймор, Пта, Горькая Ягода… Не знаю, как они называются у вас. Еще посетил Харшабаим-Утарту.

– Йездан великий! Ты был у хапторов? Ты должен рассказать мне об этом!

– Непременно, – пообещал Тревельян. – Мы сядем здесь, у фонтана, откроем бутылочку вина и…

Иутин вздрогнул.

– Прости, ньюри, но мы не пьем ваши напитки.