Далёкий выстрел
Шрифт:
Франк Гроард-Хвататель на карачках подкрался к самому входу пещеры и долго уговаривал Лакотов сдаться. После продолжительной паузы под струи дождя вышли пятнадцать женщин, все испуганные, накрытые одеялами. Две матери прижимали к груди мёртвых детишек. Крук, утопая в грязи по щиколотку, подошёл к ним и протянул из-под длинного серо-голубого плаща руку. Женщины ответили пожатием, устало глядя генералу в глаза. С полей его шляпы текла вода. Крук устало улыбался из недр неухоженной бороды и поглядывал на пещеру, откуда изредка доносились выстрелы.
К вечеру, тяжело дыша, показался изборождённый морщинами старый вождь Железное Перо. Он шёл, слегка согнувшись и прижимая
Дождь прекратился, словно небо обессилело от бесконечных слёз, и внезапно стало совершенно темно. Над уничтоженным лагерем испуганно затаилась тишина. Отчётливо слышался треск костра, возле которого молча сидел старый индеец, прикрывая одеялом свисающие кишки. Из-под брезентового навеса доносился стон лейтенанта фон Лютвитса, ногу его с раздробленной костью пришлось ампутировать. Он лежал без сознания и бредил в брезентовую пустоту над собой. А к полуночи дождь возобновил монотонную песню осени и громыхнул в невидимых тучах долгим раскатом. Белоснежная паутина молнии пробежала в черноте и осветила на мгновение повисшую голову Железного Пера, его набрякшие щёки, крупный нос, закрытые глаза. Вождь умер.
Бак Эллисон пролетел между обугленными шестами палаток одним из первых. Когда капитан Милс напал на деревню, Бак умчался с группой воинов в лагерь Неистовой Лошади за помощью, но путь был не близким. Теперь около шестисот Лакотов набросились на колонну Синих Курток с яростью обезумевших псов. Но было поздно. Железное Перо погиб, лагерь был мёртв. Осень гнала над лужами холодный ветер и беспокойно теребила поверхность грязной воды. Дешёвый Чарли оказался прав: Железное Перо вёл своих людей в агентство. Вождь ушёл из отряда Неистовой Лошади и держал путь в резервацию Красного Облака, чтобы скрыться на мирной территории от остервенелой военной машины белых людей. Вода-На-Камнях, как и многие женщины напуганная скоплением солдат в округе и постоянными перестрелками, упросила мужа присоединиться к Железному Перу. Но они не успели добраться до цели.
Чёрные скелеты типи ещё дымились кое-где. Индейцы слезали с лошадей и в недоумении оглядывали деревню, по которой прошлись сапоги двух тысяч солдат, топча сорок жалких индейских палаток.
– Они всё время охотятся за нами. Мы мечемся взад и вперёд по нашей земле, но они идут следом, – сказал Неистовая Лошадь, обводя потухшим взором разрушенную деревню. – Они не могут спокойно жить, пока мы не убиты. У нас не будет покоя. Мы ведём неравную борьбу. Мы хотим жить, они же хотят нашей смерти. Они жаждут нашей крови.
Бак, чувствуя охватывающий его холод, торопился к своей палатке. Его шаги убыстрялись, сердце колотилось исступлённо, уши наполнялись свистом. Вот уже близко остатки жердей, курившихся дымом, вот клочья опалённой шкуры, вот чёрные хлопья сгоревшего тряпья. Бак сделал последний шаг и застыл, скованный ужасом… Перед ним лежала мёртвая дочь с разметавшимися со сна волосами и тремя дырками от пуль на залитом кровью лице. Возле неё, прижимая испачканную в грязи полоску голубого шёлка, которую Бак привёз в подарок из Дэдвуда, вытянулась в коричневой луже Вода-На-Камнях. Её глаза смотрели на Бака неподвижным бесконечным взглядом. Рассекающий бровь рубец казался совершенно белым, будто заиндевелым. Мягкие при жизни губы теперь жёстко сложились, как бы сдерживая возглас обиды. Пущенная сзади пуля вырвала на шее клочок мяса, и он повис возле раны, тёмно-коричневый от запёкшейся крови.
Бак опустился на колени перед неживым телом и беззвучно зашевелил губами. Произнести он ничего не смог, потому что не осталось в мире ни слов, ни поступков, ни любимой женщины. Всё унеслось и развеялось пеплом… В голову полилась ночь. Свод небес обрушился внезапно на Бака невыносимой теснотой. В нос ударил запах гари, пожар лесов и прерий, жар погребального костра. В глазах набухли водяные мешки и, лопнув, брызнули огнём. Горячие слёзы побежали по лицу. Бак вновь увидел неподвижные зрачки мёртвой женщины. Глаза смотрели, но Воды-На-Камнях в них не было.
И мир затух.
ОСТЫВШИЕ УГЛИ КОСТРА (1877)
Бак провёл зиму в кособоком холодном бараке, пристроенном к кухне одного из салунов Дэдвуда. Он беспрестанно пил дешёвый виски, выпрашивая денег у посетителей, временами мыл в кабаке пол или посуду, но чаще валялся без памяти. Его ум плавал в муторном сне. Уши были заложены гнетущей тишиной и отвратительным гулким перекатом собственных редких стонов. Сквозь ватную завесу до него доносились отдалённые голоса событий, но он не улавливал их сути. Случалось, он выныривал из топкого, как болотная бездна, забытья, и тогда действительность стискивала его в угловатых объятиях шумного салуна. Жизнь разрасталась, как мрачная лесная чаща, где рычали волосатые образины, ссорились и галдели слюнявые рожи. С каждым днём мир делался теснее, ужаснее, бессмысленнее. Бак превращался в сгусток нервной дрожи и спешил поскорее нырнуть в свой пьяный дурман.
Однажды дверь распахнулась и ударила в опухшие глаза Эллисона ослепительным весенним солнцем. Тёмная фигура склонилась над Баком и окатила его ледяной водой из ведра.
– Эй, кусок дерьма, – ворвался хриплый голос. – протри морду. Чёрт тебя дери, Док, я тебя пристрелю, как вонючую свинью, если ты не очнёшься сию же минуту.
Бак ответил ленивым движением пальцев и в ту же секунду получил звонкую оплеуху. Вошедший осыпал его вялое тело ворохом сильных ударов, выволок за шиворот на улицу и дал пинка. На грязном полу в смрадной каморке остался след от обмоченных штанов Эллисона.
Вечером он проснулся в мягкой мшистой яме. Над ним качались высоченные сосны, их пушистые лапы поглаживали тёплое небо, подкрашенное дыханием близкого заката. Тишина вползла в Кожаного Дока и увлекла его обратно в сон, где он уютно расслабился в покачивающих руках умиротворённости.
Утром он выбрался на дорогу и побрёл в Дэдвуд. На окраине перед ним вырос длинный траппер в пушистой шапке (мордочка лисицы торчала на ней спереди, а позади висел рыжий мягкий хвост). Он преградил Баку дорогу, ковыряя ногтем в зубах, и прогнусавил:
– Док, могу поставить тебе миску гречневых оладьев, но ни стакана спиртного. Похоже, ты слегка проветрился, мой друг, и я не понимаю, почему раньше не встряхнул тебя посильнее… Завтра я готов взять тебя с собой. Мне нужен толковый помощник, а ты скоро придёшь в форму…
За едой они разговорились. Бак с удовольствием внимал душистому запаху травы и хвои. Ему казалось, что он целую вечность не был в лесу. Ему казалось, что леса уже давно не было на земле, как не было и свободной кочевой жизни родного племени…