Далёкий выстрел
Шрифт:
Едва гаубицы затихли, ветер отнёс грязные облака в сторону. Солдаты принялись стрелять из карабинов. Не погибшие под мощным огнём орудий индейцы метались теперь обезумевшими чёрточками по взрытой земле. Всё нечеловеческое, что могло всплыть в лицах солдат, появилось в ту минуту. Они нажимали на спусковые крючки с фанатичным ожесточением, поливая свинцовым дождём остатки народа, который бредил свободой и исступленно цеплялся за жалкие клочки воспоминаний о ней. Женщины катались по снеговым кучам, закрывая собой малышей. Мужчины старались схватить что-нибудь из разбросанного оружия. Кровь растекалась тёмными узорами на жутком мозаичном рисунке наваленных трупов. Те, которые могли, хромая и спотыкаясь, пытались уйти на восток и на запад, где тянулось извилистое глубокое ущелье. Надеясь найти в нём укрытие, израненные Лакоты направились к каменистым изломам, оставляя кровавую вязь на снегу. Всадники мчались по ущелью и стреляли в людей, которые прятались среди низкорослых сосен. Несколько человек сумели пробежать около двух миль, но они всё же рухнули, изрешечённые пулями по всему телу.
Бак Эллисон появился на гребне водораздела, когда гаубицы уже развернулись и стреляли по ущелью, накрывая индейцев целыми группами. Трескотня выстрелов заполняла хмурое снежное пространство. Бак едва успел разглядеть, что именно происходило впереди, но сразу учуял запах горелого мяса и крови. Крик, который вырвался из него, поразил ужасом даже его самого. Он поднял «винчестер» и пустил коня во весь опор.
Увидев в ущелье тяжёлых армейских лошадей, с которых стреляли кавалеристы по упавшим окровавленным телам, Эллисон остановился и сделал по врагам первый выстрел за последние пятнадцать лет.
Непередаваемый гнев и ненависть мешали ему целиться. Он громко ругал себя, свои руки и постаревшие глаза, но опять и опять спускал курок. И вот с коня полетел первый солдат. Бак неистово закричал и помчался вперёд… Далёкий Выстрел вступил в бой…
Через несколько минут он услышал позади себя топот и увидел через плечо человек тридцать вооружённых Лакотов. Они, как и он, опоздали. Кавалеристы, окружавшие раненых людей на дне ущелья, дали нестройный залп и повернули обратно, отступая к основной группе солдат.
Бак гнал жеребца, чувствуя, что несчастное животное могло в любую минуту упасть от изнеможения, но не позволял ему остановиться. Мёртвые и шевелившиеся ещё фигуры лежали повсюду. Грудные дети валялись, растоптанные конскими копытами. Кое-где трупы были разорваны на куски снарядами. И везде собиралась в большие лужи кровь.
Солдаты постепенно отходили, и Бак, не переставая стрелять в них, вдруг обнаружил, что пули в него летели с обеих сторон: спереди стреляли Бледнолицые, а сзади – Лакоты. Он ведь был бородатым белым, обычным белым, который участвовал в схватке. На расстоянии никто из индейцев не мог узнать его. Да и кто вообще теперь знал Далёкого Выстрела?
Из-за хребта появились новые индейцы. Бак повернулся лицом к Лакотам и поднял руку с ружьём над головой. Несколько пуль прожужжало над ухом. Он понял, что медлить больше нельзя. Нужно было стрелять в ответ или немедленно удирать. В ту минуту гаубицы и кавалеристы откатили в снежную мглу, и Бак был теперь единственным белым перед лицом разъярённых дикарей. И он, повинуясь голосу воина из банды Плохих Лиц, поднёс «винчестер» к плечу. В уставших глазах странно расплылось, и фигура всадника, который заметно вырвался вперёд с явным намерением размозжить Баку череп, запрыгала тёмным пятном. Прицел на секунду накрыл дикаря, грянул выстрел. Едва индеец упал, Эллисон ощутил острую боль в сердце. Тревожная волна накрыла его. Впервые за все годы жизни его охватила паника, когда выпущенная им пуля сразила человека. Он почувствовал себя убийцей…
Лакоты теперь не обращали внимания на солдат и на Эллисона. Они спешили к распростёртым телам в ущелье и к тому месту, где начался беспощадный расстрел их родных.
Бак смотрел на них, живых и мёртвых, слабых и сильных, старых и молодых, на людей одного племени, потерявших последнюю надежду, и по щекам его катились слёзы. На его глазах умирала мечта и вера, окончательно обрывалась жизнь, сложенная из миллионов жизней, исходила кровью идея, не выраженная словами, но понятная каждому человеку, рожденному с красной кожей.
Всё было кончено. Он тронул жеребца и медленно направился вниз, чтобы спуститься в ущелье к людям племени Лакотов, которым он всегда был братом и другом. В ту минуту они могли не принять его и убить на расстоянии, но он внезапно перестал опасаться за жизнь. В нём не осталось собственной жизни. Он был пуст. Он просто хотел помочь.
Возле застреленного им воина с растрёпанными косами Бак вытер глаза и прошептал:
– Прости, брат, – и едва слёзы ушли из глаз, он увидел под ногами своего коня Сына Белой Травы, сына прекраснейшей из женщин по имени Вода-На-Камнях, юношу двадцати четырёх лет, на исхудавшее лицо которого медленно текла из дырочки во лбу густеющая на морозе кровь.
Всё было кончено.
Август 1990– январь 1991
ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ О ЖИЗНИ НЕИСТОВОЙ ЛОШАДИ
ПЁС
Пёс (Шунка Блока)– в 1930 году он был последний представитель большого совета Оглалов. Члены большого совета были избираемыми вождями самого высокого уровня. Официально они назывались Владыками Племени или Верховными Вождями (Вичаша Йатапика). Однако этот титул казался Оглалам, гордившимся своей демократичностью, чересчур тяжёлым и неуместным, поэтому они величали таких вождей Носителями Рубах (из-за особых церемониальных одежд, которые они носили в целях отличия). Красное Облако и Неистовая Лошадь были именно такими Носителями Рубах. Пёс доводился племянником Красному Облаку, но родственные узы не остановили его, когда пришло время сделать выбор, и он принял сторону Неистовой Лошади во время войны 1876 года. Когда в конце девяностых годов на территории резервации Сосновый Утёс была образована судебная администрация индейцев, Пёс был назначен судьёй. Он выполнял свои обязанности до тех пор, пока не достиг преклонного возраста и зрение не стало изменять ему.
«Я буду рад рассказать о Неистовой Лошади и о других вождях прошлого, о которых ты хочешь узнать. Ведь я уже старый человек и не проживу много лет, так что пришёл мой час поведать об этих вещах. Всё, что я расскажу, будет совершенной правдой, потому что я занимал положение, позволяющее мне говорить об этом. Сейчас в резервациях можно встретить множество индейцев, желающих поговорить с белыми людьми и готовых выложить всякую всячину, не заботясь о том, правда это или ложь. Таких людей мы, вожди старых времён, никогда не взяли бы себе даже в слуги.
Я и Неистовая Лошадь родились в один год и в одно время года. Мы росли в одной общине, играли вместе, ухаживали за девочками вместе и сражались бок о бок. Мне сейчас семьдесят два года, так что ты можешь подсчитать, в каком году он родился, согласно твоему календарю. Лет в семнадцать-восемнадцать мы расстались. Неистовая Лошадь отправился в группу, живущую на Реке Розового Бутона, то есть в общину Опалённых Бёдер, и оставался с теми индейцами почти год. Затем он возвратился. Через некоторое время я поинтересовался, почему он покинул ту общину. Мне сказали, что он уехал оттуда из-за того, что он убил женщину из племени Виннебаго. (Согласно древней традиции Лакотов, разрешалось прикоснуться к поверженной вражеской женщине, если она находилась в поле зрения своих соплеменников-мужчин. Предполагалось, что враги должны были сражаться куда более яростно, защищая или мстя за свою женщину, чем за убитого воина. Но к тому времени Опалённые Бёдра уже были индейцами из агентства, и американские чиновники весьма недоброжелательно смотрели на подобное поведение Лакотов.)