Далет-эффект
Шрифт:
– Убийство из милосердия – тоже гуманный акт, – бесстрастно заметил Гев.
– Да, конечно. Мне не нужны оправдания. Я поступил так, как считаю нужным, и готов отвечать за это.
– Даже если Израиль погибнет из-за твоей заносчивости?
Арни хотел ответить, но не смог найти слов. Что тут можно сказать? Гев окружил его со всех сторон, отрезал путь к отступлению, разрушил оборонительные укрепления. Что ему остается? Только сдаться. Его поддерживало только одно – уверенность в том, что по большому счету он все равно прав. Он даже не решался подвергнуть испытанию свою убежденность – вдруг и она окажется ошибкой? Тишина становилась все более гнетущей, и его охватила бесконечная грусть. Он опустил голову и съежился в кресле.
– Я поступаю
Генерал Гев встал, глядя на склоненную голову ученого. Слова рождались медленно и трудно, но в них звучало эхо трех тысячелетий преследований, скорби, смерти и безмерной печали.
– И ты, еврей, мог сделать это…
Ответить было нечего, и Арни промолчал. Гев был солдатом и видел, что потерпел поражение, хотя и не понимал, почему. Не сказав больше ни слова, он повернулся к Арни спиной – какие слова могли быть красноречивее этого простого движения? Генерал толкнул дверь кончиками пальцев и даже не дал себе труда закрыть или захлопнуть ее – просто пошел вперед, выпрямив спину, печатая шаг. Человек, которого можно обыграть в бою, но нельзя победить в войне – по крайней мере, пока он жив.
Ове вернулся в кабинет и принялся молча слоняться по комнате – сложил в стопку журналы, достал с полки книгу, потом, не раскрывая, поставил ее назад. Но заговорил он уже совсем о другом:
– Какой сегодня день, ты только посмотри! Солнце сияет, воздух прозрачный – видно даже, как развеваются юбки у девушек на велосипедах. Мне осточертела эта мерзкая столовская еда, бутерброды мне уже в горло не лезут. Поехали в «Павиллонен» на Лангелине, пообедаем, посмотрим на корабли… Ну как?
Арни поднял к нему лицо, убитое горем. Он редко испытывал сильные чувства и потому не умел ни справиться с ними, ни защититься от них. В его глазах была такая открытая боль, что Ове не выдержал, отвернулся и вновь принялся перекладывать журналы, которые только что так аккуратно сложил.
– Поехали, если хочешь. Пообедаем в ресторане. – Лицо, искаженное страданием, казалось, вобрало в себя всю его страсть – голос был пустым и безжизненным.
Они молча ехали вниз по Нерре-аллее и через парк. Все было на самом деле так, как рассказывал Ове. Девушки на высоких черных велосипедах разноцветными пятнами мелькали в серой толпе пиджаков; они мчались по велосипедным дорожкам, обгоняя машины, стайками пересекали широкие улицы на перекрестках. Длинные ноги нажимали на педали, юбки взмывали от ветра, и день был прекрасен. Но Арни никак не мог побороть отчаяние.
Ове ловко провел свой маленький «Спрайт» сквозь сложный транспортный узел Трианглен и по Эстерброгаде выехал к порту. Автомобиль успел проскочить на зеленый свет на Лангелине и затормозил у заднего входа в ресторан «Павиллонен». Вечер еще не наступил, и им удалось занять столик у огромного окна во всю стену, выходящего на море. Ове кивнул официанту, и заказ был мгновенно принят. Пока они устраивались поудобнее, придвигая кресла, на столе возникла бутылка шнапса, замороженная во льду, и несколько запотевших бутылок пива «Туборг».
– Вот так-то, – сказал Ове, когда официант разлил ледяной шнапс по стаканчикам величиной с наперсток. – Готов поспорить, такого у вас в Тель-Авиве не встретишь.
– Skеl! [4] – произнесли они традиционный тост и осушили стаканчики.
Арни потягивал пиво и смотрел на тяжеловесный черно-белый паром, направляющийся в Швецию. Длинная вереница автобусов застыла в ожидании, пока туристы карабкались по скалам, совершая ритуальный визит к Русалочке с фотоаппаратами. Белые паруса крошечных яхт, вышедших из бухты, пересекали холодную голубизну пролива. Море. В Дании не было ни единого места, удаленного от моря более чем на сорок миль. Поистине страна мореплавателей,
4
Будь здоров! (дат.)
– Корабль, – произнес Арни, и теперь, когда он снова подумал о работе, с его лица исчезли все следы эмоций. – Нам нужен корабль. Когда мы начнем испытывать более мощную… – Он замолчал, и они оба глянули по сторонам, не поворачивая головы, словно заговорщики. Затем Арни продолжил почти шепотом: – Нам понадобится более мощная установка. Та, первая, слишком мала и годится лишь для подтверждения правильности теории. Новую установку надо будет испытывать в более крупном масштабе, чтобы убедиться, что она способна не только на такие глупости, как взрыв лабораторного оборудования.
– Она сработает. Я уверен, она сработает.
Арни криво усмехнулся и протянул руку к бутылке.
– Выпьем еще шнапса.
Глава 4
– Это вопрос безопасности, – сказал Скоу.
Вообще-то его имя было Ланкильде, [5] но он никогда не упоминал его, и не без причины. «Скоу, – настаивал он, – зовите меня просто Скоу», словно призывая весь мир к непринужденной простоте общения, как в бильярдном зале. (Привет, Хансен. – Привет, Енсен. – Привет, Скоу.) Однако к окружающим он всегда обращался исключительно корректно.
5
Длинный источник (дат.).
– К безопасности надо относиться серьезно, герр профессор Расмуссен, – убеждал он, одновременно наблюдая за всем, что происходит вокруг. – У вас есть что-то, требующее охраны, поэтому надо все время быть начеку.
– То, что у нас есть…
– Не говорите мне об этом, я настаиваю. Чем меньше народу знает, тем меньше болтают. Разрешите мне только охранять вас, и работайте себе спокойно.
– Бог мой, дружище, да мне не о чем беспокоиться. Мы совсем недавно начали работу, и о нашем проекте еще никому не известно.
– Вот так должно оставаться и впредь. Я предпочитаю принять меры в самом начале – или даже до начала работы. Если все будет шито-крыто, никто ничего не сможет пронюхать.
Скоу любил подделывать свою речь под простонародный говор и потому казался простоватым, каким на самом деле вовсе не был. Когда он стоял, засунув руки в карманы поношенного твидового пиджака и слегка накренившись в сторону, он выглядел совсем как обычный пьянчужка. Бесцветное лицо и рыжеватые редеющие волосы усиливали эту иллюзию. Но Ове знал, что это и вправду не более чем иллюзия. Скоу служил в полиции уже много лет, прекрасно говорил по-немецки и во время войны был с оккупантами на короткой ноге, играл с ними в карты в Эльсиноре, что давало основание согражданам считать его презренным коллаборационистом. Одновременно он возглавлял подполье в этом районе, и его искривленная поза была результатом того, что бывшие собутыльники сумели-таки его подстрелить. Он, однако, успел выпрыгнуть со второго этажа, прежде чем они явились в госпиталь, чтобы расспросить его поподробнее. Теперь он был связан с неким правительственным комитетом – Скоу не любил вдаваться в детали по этому поводу. В конечном счете все сводилось к вопросам безопасности, которые он имел право решать по собственному усмотрению. Вот уже больше месяца он сновал вокруг и внутри лаборатории, налаживая систему охраны и устанавливая ее правила, чтобы все, чему надлежало быть секретным, было таковым.