Дама из Амстердама
Шрифт:
– Это вышло как-то обоюдно… Представляешь, он привел меня ко мне же домой…
– Кто отпирал замки твоей квартиры?
– Как кто, конечно, он!
– Ты обратила внимание на ключи? Это были родные ключи?
– Понятия не имею. Ключи как ключи. Такие же, во всяком случае, какие были и у меня.
– Ты не подозреваешь соседку?
– Нет, у нее есть деньги, она не стала бы вот так грубо обворовывать меня, лгать мне, ведь мы же с ней дружим по-соседски… Ей не было никакого смысла так поступать со мной…
– Может, у нее был кто и воспользовался твоими ключами?
– Не знаю, я не расспрашивала…
– А как она сама восприняла появление в твоей квартире Чемберлена? Ее не насторожил тот факт, что в твоей квартире, да и в твое
– Я тоже думала об этом, ждала ее вопросов, но потом, когда она заговорила, я поняла, что она решила, будто он возник в моей квартире одновременно со мной, что мы с ним приехали вместе, она еще спросила меня, где я отхватила такого парня. Ей и в голову не могло прийти, что он проник в мою квартиру до меня, воспользовавшись услугами мошенницы…
Они въехали во двор дома, где жил Лука, и Лара в который уже раз испытала щемящее чувство, похожее на радость, – ей хотелось в этот дом, к Луке. Нервы, которые бурно и остро реагировали на все то, что происходило с ней, стоило ей увидеться с Чемберленом, с Кириллом или даже с предательницей-матерью, успокаивались, когда она видела и чувствовала рядом с собой Луку. Умиротворение разливалось по ее сердцу, когда он смотрел на нее, когда говорил, когда прикасался к ней нежно своими руками.
Квартира же, прирученная ею, тоже действовала на нее благостно, успокаивающе.
Она хотела рассказать о своих чувствах Луке, но не осмелилась – побоялась, что он воспримет ее, как и всех тех, кто проживал с ним, пользуясь его добротой и беспомощностью…
– Лара, я хочу, чтобы ты осталась со мной, – сказал ей Лука, едва они перешагнули порог. – Я просто с ума схожу по тебе, постоянно думаю, тоскую, когда не вижу, скучаю, переживаю за тебя, мне будет спокойнее, если ты будешь жить здесь, со мной… Скажу сразу – я еще недостаточно поправился, чтобы крепко обнять тебя, ты понимаешь, что я имею в виду, как видишь, я очень искренен с тобой, но уже очень скоро я с твоей и божьей помощью восстановлюсь, и ты узнаешь, какой я сильный, как я люблю тебя… Я чувствую это…
Он поцеловал ее, прижав к стене.
– Мне бесконечно стыдно за то, в каком виде ты меня повстречала… – сказал он ей на ухо. – Но мне думается, что ты умный человек и понимаешь, что…
– Лука, не надо, слышишь?
– А еще я тебя страшно ревную и к твоему квартиранту, и к бывшему мужу…
– Ты мне уже говорил об этом… Кстати, как ловко ты справился с Кириллом…
– Сейчас не о нем… Давай избавимся от твоего Чемберлена, поговори с ним. Я бы мог, конечно, сам устранить его так, чтобы ты его больше никогда не увидела, но я не хочу действовать за твоей спиной.
– Вот и правильно.
– Но согласись, что ты поступила крайне легкомысленно, оставив его в своей квартире…
– Соглашаюсь.
Она готова была согласиться с чем угодно, лишь бы он не отпускал ее из своих рук. Голова ее кружилась, она готова была заплакать от охватившего ее сладостного чувства…
18
Римма Овсянникова открыла дверь своими ключами и вошла в квартиру своей матери так, как входила сюда всю свою сознательную жизнь – уверенно и спокойно. Мать Риммы, известная писательница, уже давно переселилась жить на дачу в Переделкино, и ее московская квартира пустовала. Сдавать ее она отказывалась, считала, что она и так зарабатывает достаточно и что квартира, заполненная книгами, картинами, да и просто духом их семьи, не должна быть осквернена чужими, неустроенными людьми. Поначалу Римма с ней спорила, но потом перестала. Римма была парикмахером, и ей, как она считала, в отличие от ее матери, деньги доставались тяжело. Мать целыми днями просиживала в уютном кресле на хорошо протопленной светлой веранде и писала что-то, поглядывая лениво на монитор новенького компьютера, в то время как Римме приходилось каждый день тащиться на машине через всю Москву в свой салон и приводить
Римма приехала, чтобы полить цветы и дождаться слесаря, который обещал починить кран на кухне.
Квартира ее матери, Марии Овсянниковой, женщины, безусловно, талантливой и немного странноватой, вся утопала в комнатных цветах. Немного итальянской мебели, бесконечные стеллажи с книгами, картины, кабинетный рояль, густые бархатные портьеры на высоких окнах… Римма, приходя сюда, просто отдыхала душой и телом. Полив цветы, она растягивалась на покрытой цветастым шерстяным пледом кровати матери в спальне и пару часов просто бездельничала, приходя в себя от многочисленных дел и забот. В своем доме она бы так не полежала, ей всегда было некогда. Муж приходил домой поздно, и вообще непонятно, чем он занимался, слава богу, что хоть деньги приносил, а дети после школы вместо того, чтобы заниматься, торчали у игровых автоматов на ближайшем рынке… Все отбились от рук, и муж, и дети, каждый жил своей жизнью…
Она задремала, а проснулась от внезапно охватившего ее чувства тревоги. Не открывая глаз, она пыталась понять, что происходит, пока не стала различать доносившиеся до нее голоса… Ругались в соседней квартире. Кричали друг на друга мужчина и женщина. У женщины явно была истерика, мужчина же просто рычал, выплевывая грязные оскорбления, находя при этом такие мерзейшие слова, что у Риммы забилось сердце, когда она представила себя на месте женщины…
Шли минуты, а люди за стеной все не могли утихомириться. Римма, сжавшись в комок, зарылась в плед и зажала уши, чтобы только не слышать всего этого кошмара… Каким-то внутренним чутьем она вдруг поняла, что за этим последует что-то ужасное, необратимое…
…Ее подбросило на кровати от звука, которого она прежде никогда не слышала в реальной жизни, но поняла, что это выстрел… Громкий. Как если бы выстрелили прямо в нее, в маминой спальне…
Пот струился по ее лбу, ей стало трудно дышать. Захотелось вдруг к маме, в ее тихий дом, затерявшийся среди густых гигантских переделкинских елок… Мама звонила ей накануне и звала к себе, говорила, что соскучилась, что приготовила ее любимую сладкую кашу, пшенную, молочную, с тыквой…
Желание забыть о том зле, что случилось в соседней квартире, и о том, что может последовать за ним, если вдруг Римма, выйдя из квартиры, столкнется с тем, кто остался в живых (кто кого убил: она его или он ее?), подталкивало женщину к дверям… Она почувствовала себя маленькой девочкой, проснувшейся посреди ночи и ощутившей вдруг все свое одиночество, незащищенность… Она помнила такие минуты из своего далекого, призрачного детства и то, как спасалась она от своих детских страхов в родительской постели, как прижималась то к маме, то к папе, чувствуя объятия ласковых рук, как плакала не то от страха, не то уже от счастья, что она в этом мире не одна…
Римма выбежала из квартиры, заперла все двери и бросилась к лифту. Благополучно спустившись, она выскочила из подъезда, села в машину и помчалась прочь от этого страшного, задетого смертью места. В Переделкино, к маме… Уже в машине она спросила себя: был ли еще один выстрел, который прозвучал, как ей показалось, когда она заходила в лифт? Или же ей это только померещилось?
19
Следователь: Моя фамилия Мыльников, зовут Егор Сергеевич. Я следователь прокуратуры и веду дело об убийстве Лидии Ивановны Истоминой, вашей жены. Роман Викторович, примите мои самые искренние соболезнования… Убита ваша жена, достойная и уважаемая женщина. Вы знаете, наверное, что, кроме вашей жены, убиты еще и другие женщины…