Дама сердца
Шрифт:
Прежде, чем Молли успела сообразить, что происходит, он придвинулся вплотную, и в следующее мгновение она оказалась прижатой к мускулистой груди.
Прикосновение было ошеломляющим.
От этого человека пахло свежестью и ветром, а под ее запоздало выставленной для защиты ладонью слышалось уверенное биение его сердца. Он просто воплощение мужчины – во всех смыслах, призналась себе она.
Пока Молли пыталась совладать со своими непрошеными ощущениями, он деловито повернул к себе ее лицо. Последняя мысль, которая мелькнула у нее, прежде чем она почувствовала вкус его губ, была
Словно отвечая на ее мысли, он прошептал:
– Однажды мне пришлось играть роль злодея в деревенском спектакле…
– Это ваше амплуа, – только и успела пробормотать Молли сквозь сжатые зубы.
Она сознавала, что открывать рот сейчас, под натиском поцелуя, было опасно. Это означало бы приглашение к большему…
– Ммм… – невольно вырвалось у нее в ответ на нежное щекочущее прикосновение его губ, словно невольное признание наслаждения, с которым все ее тело откликнулось на изысканную ласку.
– Ммм?
К своему стыду, Молли поняла, что он просто повторил звук, выражающий ее удовольствие. Эта не было подтверждением его собственного наслаждения и означало скорее вопрос.
Она тут же опомнилась. Чопорно сжав размягченные поцелуем губы, чтобы устоять против щекочущего теща его дыхания, Молли пыталась убедить себя, что она его не целовала. Это просто была примитивная и вполне простительная инстинктивная реакция на искусный прием мужчины, который, несомненно, знал, как добиться от женщины желаемого результата.
Когда он позволил ей слегка отстраниться, Молли испытала легкое разочарование. Но она тут же решительно сказала себе, что это не тот случай, когда стоит расстраиваться.
– Как вы посмели?.. – дрожащим голосом начала она.
– Как вы посмели, сэр? Отпустите меня! – услужливо продолжил за нее он.
Молли гневно сверкнула глазами. Он определенно решил устроить из этого спектакль!
– Вы не имели на это никакого права, – сердито сказала она.
Ей наконец-то удалось избавиться от странного и в высшей степени опасного ощущения, которое вызвал этот поцелуй. Она не из тех женщин, которые с легкостью поддаются действию гормонов. Ее просто застали врасплох…
– Разве нет? Вы же сами упомянули о праве сеньора, – спокойно напомнил граф.
Он смеется надо мной, решила Молли и по-настоящему разозлилась.
– Вы понимаете, что ваши действия могут быть истолкованы как сексуальные домогательства? – возмущенно начала она.
– Именно поэтому вы хотите оставить на моей руке следы ваших ногтей?
Молли испуганно разжала пальцы, которыми все еще машинально сжимала его руку. Ее глаза расширились от смешанного чувства смущения и протеста.
– Я не… – начала она и остановилась, когда он начал закатывать рукав своей рубашки. – Вы загораживаете мне путь, – продолжила она после недолгого молчания. – Из-за вас я опоздала на встречу с миссис Лоусон.
– Для Пэт это не имеет значения. Все равно она сидит с внуками.
Зато это имеет значение для редактора газеты, мысленно возразила Молли.
– Если вы не уберете свою машину, мне придется идти пешком, – горячо проговорила она, мотнув головой в сторону «лендровера».
Она ожидала, что он рассмеется в ответ, но вместо этого владелец всех окрестных земель широким шагом подошел к своему автомобилю, сел за руль и, включив задний ход, откатил «лендровер» к тому месту, где они могли спокойно разминуться.
Высокомерный наглец, мысленно обругала его Молли, проезжая мимо с высоко поднятой головой и устремленным строго вперед взглядом. Если он хоть на мгновение подумал, что она действительно наслаждалась этим гнусным насильственным поцелуем, то… то…
Жаркий румянец залил ее лицо. Она сердито рванула рычаг коробки передач, проскочив нужное положение, и услышала хриплый скрежещущий звук своего мотора.
2
Полчаса спустя, сидя в библиотеке своего дома за чашкой собственноручно приготовленного кофе, Перигрин-Александр-Кавеней-Стюарт-Виллерс, или Алекс, как звали его друзья и близкие, с сожалением вспоминал о своей сегодняшней стычке с девушкой из газеты. Он вынужден был признать, что вел себя не слишком вежливо.
Единственным оправданием могло служить то, что у него сегодня было весьма тяжелое утро, которое началось с долгого и тяжелого телефонного разговора с мачехой. Белинда позвонила, чтобы пожаловаться ему на свою дочь от первого брака, которая объявила, что бросает университет и отправляется куда-то с группой бродяг.
– Ты должен помочь мне, Алекс. Повлияй на нее, – настаивала мачеха. – Сильвия всегда слушалась тебя.
– Послушай, ей двадцать лет. Она уже взрослая, – устало сказал Алекс, думая про себя, что основной причиной бунта Сильвии, несомненно, была ее мать.
Белинда всегда относилась к дочери как к своей собственности, всячески мешая ее независимости. Алекс сочувствовал Сильвии, этой несчастной, по его мнению, молодой девушке, но старался не вмешиваться в ее отношения с матерью. Он знал, что в этом случае Белинда первая выразит недовольство, и не раз имел возможность убедиться в этом.
Затем был еще один телефонный звонок, из благотворительного фонда, которому отец Алекса передал старинный фамильный замок в отдаленной части горной Шотландии. Сотрудники фонда хотели знать историю гобеленов, которые были обнаружены под панелями викторианской эпохи. Разговор получился долгам и бестолковым, и в конце концов Алекс отослал их к архивисту семьи, троюродному брату отца, который жил в Линкольншире.
Недвижимость не приносила Алексу почти никакого дохода. В его владениях практически бесплатно жили не только родственники, включая мачеху, которая занимала просторную и очень дорогую квартиру в Лондоне, но и многие престарелые слуги. Финансовые советники постоянно твердили молодому графу, что из-за своего мягкосердечия он не только обделяет себя, но и не получает тех денег, которые требовались для поддержания всей этой собственности в надлежащем состоянии.
Но он всегда отвечал, что в жизни есть более важные вещи, чем деньги, – например, долг и ответственность. Старики, с которых он не берет арендную плату, фактически всю свою трудовую жизнь работали на его семью и заслужили спокойную старость.