Дамир. Любой ценой
Шрифт:
– Тебе показалось.
– Дина, ты не умеешь врать. Я всё вижу.
– Правда? – хмыкаю я.
– Зачем ты уехала с Шагаевым? Чего тебе не хватает? – он забрасывает вопросами, а руками блуждает по моим бёдрам и ягодицам. – Мы же проходили эту школу два года назад. Не думай, что в этот раз всё будет иначе.
– Давид, я... – мужская ладонь забирается мне под платье и ныряет в трусики. – Я не хочу.
– Ты уже неделю не хочешь!
Сделав крутой маневр, муж поворачивает меня к себе лицом. Хватается
– Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю. Он никогда тебя не полюбит так, как я. Ты не нужна ему, Дина. Ни вчера, ни сегодня, ни завтра.
Я с трудом глотаю ком, образовавшийся в горле, и быстро-быстро хлопаю ресницами.
– Ты моя. Только. Моя, – цедит сквозь зубы, а затем впивается в мой рот ядовитым поцелуем.
Сопротивляюсь. Отталкиваю, упираясь ладонями в грудь, но тщетно. Муж – скала, не подвинуть!
Он задирает моё платье до пояса, разрывает: колготки, трусики и резко разворачивает к себе спиной. Я пытаюсь вырваться, понимая, что сейчас внутри Давида бушует настоящий зверь.
– Пожалуйста, не надо, – хнычу, не сдерживая слёз. – Давид, остановись!
Не останавливается. Напротив. За спиной слышится лязг металла – расстёгивает пряжку на ремне, а затем возится с молнией на брюках. Пользуясь его заминкой, я круто разворачиваюсь и бегу к двери, но муж хватает меня за руку с утробным рыком: «Стоять».
Я не понимаю, что творю. Мной движут эмоции пойманной в капкан зверушки. Отвожу руку назад и со всего размаху бью ладонью по щетинистой щеке.
Давид меняется в лице моментально. Щурится, хмурит брови и рвано дышит, испепеляя меня колким взглядом чёрных, как ночь, глаз.
– Вот такая твоя благодарность за всё, что я для тебя делал все эти годы? – криво ухмыляется, делая шаг навстречу.
Глава 104
Дина
Делал для меня все эти годы… Что?
Я медленно сползаю по стенке: ноги перестают слушаться, а руки трясутся как у алкоголички. Воздух превращается в ядовитый газ. Открываю рот, делаю глубокий вдох, но надышаться не могу. Сердце колотится с бешеной скоростью, в висках гудит.
– Делал для меня? – выдавливаю через силу. – Получается, Дамира ты тоже сделал инвалидом… Для меня?
Давид меняется в лице моментально. Если минуту назад его глаза пылали гневом, то сейчас он быстро-быстро моргает, приподнимает брови и смотрит на меня удивлённым взглядом.
А я не знаю, откуда взялась эта смелость. Страх испарился, исчез. Давид начал играть в открытую, а я… Устала. Вымоталась за все эти годы, живя черте как!
Это не моя жизнь, а чужая. Я каждый день задаю себе вопросы: что здесь делаю, почему плыву по течению? Ведь я хотела счастья, но вместо этого… В сердце одна лишь боль, а в душе пустота.
– Что за хуйню ты несёшь? – Давид повышает тон, но я уже ничему не удивляюсь.
Я не знаю этого человека, точнее, не знакома со всеми его масками. А то, что он их имеет – убедилась лично: Дамир, Рената и, наверное, это ещё не все.
Делаю глубокий вдох, храбрясь изо всех сил.
Нет, Фатхетдинов, тебе меня не запугать! Я не «твоя» Рената, а женщина, по которой ты сходишь с ума. Поэтому…
Поднимаю взгляд вверх и на одном дыхании выдаю:
– Два года назад ты избил Дамира, когда он был пьяным.
Секундная пауза, а потом:
– Бред, – он хватает меня за плечи и начинает трясти, – кто тебе сказал? Откуда ты взяла эту чушь?
Я кривлюсь от боли, но муж не сбавляет оборотов. Он напирает на меня снова и снова, пока я окончательно не дохожу до точки кипения.
Плевать, что будет потом.
Либо сейчас, либо никогда!
– Я слышала твой разговор с Ренатой, когда ты ей угрожал и, – опускаю взгляд на его пальцы, – наверное, тряс, как сейчас трясешь меня. Отпусти! Мне больно, Давид.
– Дин, я… – он замолкает, обдумывая мою последнюю фразу.
Ослабляет хватку, а затем и вовсе отходит, делая несколько шагов назад.
Когда Давид садится на бортик ванной, я облегченно вздыхаю. Душа по-прежнему болит, но эта боль иная, нежели два часа назад, когда я обо всем узнала. Сейчас – тупые спазмы в груди, будто кровоточат старые раны.
– Знаешь, Фатхетдинов, – смело произношу, поправляя платье и снимая разорванные колготы и трусики. – Ты, как был дураком два года назад, так им и остался.
– Я люблю тебя, Дина, и всю дорогу любил. И всё, что я делал, то только из-за любви к тебе.
– Дурацкая у тебя любовь. Одержимая. Больная. Так не любят, Давид!
– А как любят? Как твой Шагаев? Втихаря и в стороне, – криво ухмыляется, – как трус?
– Да что ты знаешь о его любви? – произношу на эмоциях. – Ты… Вот ничего абсолютно не знаешь. Любить – это дарить счастье своей половинке любой ценой, даже во вред себе. А ты…
Мне нечего сказать, точнее, больше не хочется. Я услышала всё, что нужно и этого достаточно, чтобы мой привычный мир перевернулся вверх дном.
Я выхожу из ванной комнаты, не говоря ни слова. Закрываюсь с сыном в детской комнате и весь оставшийся день игнорирую попытки мужа помириться. Давид сдаётся. Не напирает, не пытается вывести на диалог, а просто запирается в своём кабинете и сидит там до самой ночи.
На следующий день я просыпаюсь с утра пораньше и по привычке готовлю завтрак для нас троих. Делаю всё на автомате, стараясь не думать, что это в последний раз: чёрный кофе для мужа и овсянка, сваренная на обезжиренном молоке.