Дамы и господа
Шрифт:
— Верно. Пошли, у нас мало времени.
— Что ты имеешь в виду?
— Дело тут не только в девушках. Там есть еще что-то. Чувствуется какой-то разум — он-то всем и управляет.
Матушка поежилась. Она слишком явственно ощущала это — так опытный охотник, крадущийся по лесам, мгновенно чувствует присутствие другого охотника — по тишине, когда должен быть шум, по примятым стеблям, по ярости пчел.
Нянюшка Ягг никогда не одобряла Заимствование, а Маграт наотрез отказывалась даже пробовать. У других же старых ведьм, живущих на противоположном
По королевству блуждал разум, а матушка Ветровоск не могла его понять.
Она Заимствовала. Однако здесь следовало проявлять крайнюю осторожность. Это ведь как наркотик, затягивает. Входить в разумы зверей и птиц — но не пчел — нежно управлять ими, смотреть на мир их глазами… Матушка Ветровоск частенько наведывалась в чужие сознания. Для нее это было неотъемлемой частью ведьмовства. Возможность взглянуть на мир иными глазами…
…Глазами мошек увидеть медленное течение времени в быстротечном дне, их маленькие разумы перемещаются с быстротой молнии…
…Телом жука услышать мир, представляющий собой трехмерный узор колебаний…
…Носом собаки обонять запахи, которые вдруг приобретают цвета и оттенки…
Но за это приходилось платить. Конечно, никто никакой платы не требовал, но само отсутствие каких-либо требований налагает моральные обязательства. Ты стараешься не бить мух. Как можно осторожнее рыхлишь грядки. Подкармливаешь собак. Ты — платишь. Ты заботишься не потому, что это хорошо, а потому, что так правильно. После себя не оставляешь ничего, кроме смутных воспоминаний, а с собой забираешь только впечатления, не больше.
Но этот иной, блуждающий разум… Он будет входить в сознания, будто цепная пила, и брать, брать, брать. Она чувствовала его форму, хищническую, жестокую, злую. Этот ум будет использовать, будет причинять боль. Почему? Да потому, что это весело и интересно.
Только одно существо на свете обладает подобным разумом.
Эльф.
Высоко над землей трещали ветви деревьев.
Матушка и нянюшка шагали по лесу. По крайней мере, матушка Ветровоск шагала, а нянюшка Ягг пыталась от нее не отстать.
— Дамы и Господа пытаются найти выход, — говорила матушка. — И есть еще что-то. Это нечто уже пробилось сюда. Какая-то тварь с той стороны. Скряб загнал оленя в кольцо, там-то их и поджидало это существо. Кто-то входит, кто-то выходит, нормальный обмен…
— Какое существо?
— Сама знаешь, зрение у летучих мышей никуда не годится. Они видят лишь силуэты. Но старого Скряба что-то убило. И эта тварь все еще бродит по округе. Она явилась оттуда, откуда потом придут Дамы и Господа.
Нянюшка посмотрела на тени. Ночью в лесу так много теней…
— Тебе не страшно? — поинтересовалась она. Матушка хрустнула пальцами.
— Нет. А чего тут бояться? Пусть лучше эта тварь боится.
— Правильно о тебе говорят. Ты слишком гордая, Эсмеральда Ветровоск.
— И кто ж так говорит?
— Ты сама, только что.
— Наверное, чувствовала себя неважно.
«Я была несколько не в себе», — вероятно, сказал бы другой. Но матушка Ветровоск всегда была только в себе, здесь и сейчас.
Две ведьмы поспешили дальше, а над землей все так же бушевал ветер.
Из колючих зарослей им вслед смотрел единорог.
Диаманда Чокли действительно носила фетровую шляпу с обвисшими полями. Да еще и с вуалью.
Пердита Нитт (которая, до того как заняться ведьмовством, звалась просто Агнессой) тоже носила шляпу с вуалью — потому что такую же надевала Диаманда. Им обеим было по семнадцать лет. Разница между ними заключалась в том, что Диаманда была очень, очень тощей, и тут Пердита ей ужасно завидовала. Однако вскоре она нашла выход из положения: если не можешь быть тощей, следует, по крайней мере, выглядеть нездорово. Поэтому, скрывая жизнерадостно-розовый цвет своего лица, она накладывала на себя такой слой белого грима, что, наверное, если бы она резко обернулась, ее лицо съехало бы на затылок.
Они уже прошли Возведение Конуса Силы, попробовали магию со свечами и провели несколько пробных сеансов с хрустальным шаром. Сейчас Диаманда показывала, как правильно работать с картами.
«Карты содержат очищенную мудрость Древних», — нравоучительно наставляла она. Пердита не раз задавалась предательским вопросом: кем же были эти самые Древние? Речь тут шла явно не о стариках — всех без исключения пожилых людей Диаманда считала дураками. Но чем эти Древние были мудрее, скажем, современных людей? Непонятно…
А ведь есть еще Женский Принцип, такая же непонятная штука. Не говоря уже о Внутреннем Я, которое Пердита никак не могла в себе выявить. Она уже начинала подозревать, что, видимо, его у нее просто-напросто нет.
Диаманда вызывающе красила глаза.
Диаманда ходила в туфлях на неимоверно высоких каблуках.
И спала в самом настоящем гробу — по крайней мере, так утверждала Аманита Де Мон.
У Аманиты хотя бы была татуировка — череп и кинжал. Вот бы и Пердите сделать такую, пусть даже простыми чернилами, пусть даже каждый вечер придется ее смывать, чтобы мать не увидела…
Тоненький, отвратительный голосок Внутреннего Я Пердиты предположил, что Аманита — не самое удачное имя.
Как и Пердита, если уж на то пошло.
А еще он намекнул, что, быть может, Пердите не стоит заниматься вещами, в которых она ровным счетом ничего не понимает.
Основная беда заключалась в том — и она это отлично знала — что вышесказанное относилось почти ко всему.
Но эти черные кружева, в которые неизменно облачалась Диаманда!..
Диаманда умела производить впечатление.