Данте

Мережковский Дмитрий Сергеевич

Душа моя, гонимая любовью,

уходит из жизни этой плача…

Но та, кто столько сделала мне зла,

подняв убийственные очи, говорит.

«Ступай, ступай, несчастный, уходи!» [189]

Слишком понятно, почему Данте выключил эти стихи из «Новой жизни»: они разрушают ее, как ворвавшийся в музыку крик человеческой боли; режут, как нож режет тело. «Кто жалости ко мне не знал никогда…», «Кто столько сделал мне зла…» Когда это читаешь, не веришь глазам: здесь уже совсем, совсем другой, нам неизвестный Данте и Беатриче Неизвестная.

189

Purg. XXXI, 133.

«В ее глазах — начало любви, а конец в устах… Но чтобы всякую порочную мысль удалить, я говорю… что всех моих желаний конец — ее приветствие». [190]

А эта порочная мысль — поцелуй.

…Любовник страстныйПоцеловал желанную улыбку, —

это место Ланчелотовой повести, погубившее любящих Паоло и Франческу, так же могло бы погубить и других двух, Данте и Беатриче.

Поцеловал уста мои, дрожа, —

190

Purg. XXXII, 5.

в этом, может быть, действительный конец его желаний.

Очи твои обрати к нему.Открой уста твои,чтобы видел он вторую красоту твою,что на земле ты скрыла от него, — [191]

соединяют их Ангелы уже в ином «конце желаний».

…Древней сетьюВлекла меня ее улыбкиСвятая прелесть, — [192]

святая, или все еще грешная даже здесь, на небе, как там, на земле? Только этим вопросом и начинается «Новая жизнь» — новая человеческая трагедия любви в «Божественной комедии».

191

Par. XVIII, 20.

192

Purg. XXX, 43.

…Тогда, меня улыбкой побеждая,Она сказала: «Обратись и слушай,Не только у меня в очах весь рай» [193]

Это могла бы сказать и Ева Адаму, еще в земном раю, но уже после грехопадения; могла бы сказать и последнему мужчине последняя женщина.

Если довести до конца это начало желаний, то совершится заповедь: «Будут два одною плотью». Данте об этом и думать не смеет; но, может быть, смеет за него Беатриче, если больше любит и больше страдает, чем он. Только холодный, голубой, небесный цвет «жемчужины» видит в ней Данте; а розового, теплого, земного, — не видит. Но вся прелесть ее — в слиянии этих двух цветов; в ее душе нет «разделения». Этим-то она и спасет его, двойного, — единая.

193

Purg. XXX, 55.

Тайну земной Беатриче выдает Небесная, более живая, земная, чем та, что жила на земле.

Только что увидев ее в Земном Раю, Данте не радуется, а ужасается, предчувствуя, что и здесь, на небе, она подымет на него «убийственные очи».

И обратясь к Вергилию, с таким жеДоверием, с каким дитя, в испугеИли в печали, к матери бежит, —Я так сказал ему «Я весь дрожу;Вся кровь моя оледенела в жилах:Я древнюю любовь мою узнал!»Но не было Вергилия со мной,Ушел отец сладчайший мой, Вергилий…И даже светлый рай не помешалСлезам облить мои сухие щекиИ потемнеть от них лицу. — «О, Данте,О том, что нет Вергилия с тобой,Не плачь, — сейчас ты о другом заплачешь!»Она сказала, и, хотя не виделЕе лица, по голосу я понял,Что говорит она, как тот, кто подавляетСвой гнев, чтоб волю дать ему потом. [194]

194

Purg. XXXI, 2.

«Гнев» — «презренье», «жестокость», «явленное в ней презренье и жестокость замыкают уста мои». Вдруг Ангелы запели.

«Зачем его казнишь ты так жестоко?» —Послышалось мне в этой тихой песне. [195]

Но Беатриче не слышит песни и продолжает казнить обличать его.

…Каждым

словом,Вонзая в сердце острие ножа,Чей даже край его так больно резал… [196] … «Что, — больно слушать?Так подыми же бороду, в глазаМне посмотри, — еще больнее будет!»Она сказала. Налетевшей буреКогда она дубы с корнями рвет,Противится из них крепчайший меньше,Чем я, когда к ней подымал лицоИ чувствовал, какой был яд насмешки в том,Что «бородою» назвала онаЛицо мое. [197]

195

Purg. XXXI, 67.

196

Purg. XXX, 79.

197

Purg. XXXI, 47.

«Яд насмешки», il velen de l'argomento; ядом этим отравлен в сердце «вонзаемый нож».

В эту минуту, мог бы он вспомнить здесь, на небе, как там, на земле, в доме новобрачной, «смеялась эта Благороднейшая Дама» над ним, вместе с другими дамами; тем же «ядом» отравляла нож, «вонзаемый в сердце». — «Если бы знала она чувства мои, то пожалела бы меня?» Нет, не пожалела бы, потому что любила, а любовь сильнее жалости. Этого тогда не понял он, — понял теперь, когда уже поздно.

…Суровой,Как сыну провинившемуся — мать,Она казалась мне, когда я ощутилВкус горькой жалости в ее любви. [198]

198

Purg. XXX, 124.

Горькою кажется жалость тому, кто познал сладость любви. Он и это почувствует, когда уже будет поздно, и когда вся глубина любви его осветится страшным светом смерти.

…Верный путьТебе указан был моею смертью:Не мог найти в природе и в искусствеТы ничего, по высоте блаженства,Подобного моим прекрасным членам,Рассыпавшимся ныне в тлен и прах. [199]

О смертном теле своем как будто жалеет бессмертная: в этом опять Беатриче Небесная подобна сестре своей, земной и подземной, — Франческе:

199

Purg. XXXI, 52.

Любовь, что благородным сердцем раноОвладевает, овладела имК недолговечной прелести моей,Так у меня похищенной жестоко,Что все еще о том мне вспомнить больно…

В эту минуту Данте чувствует, может быть, что не она к нему была «безжалостна», а он — к ней.

Как только что я эту жизнь на туПеременила, он меня покинулИ сердце отдал женщине другой, — [200]

200

Purg. XXXI, 58.

жалуется она Ангелам; и ему самому:

Ты должен был свой путь направить к небу,От смертного вослед за мной, бессмертной,Не опуская крыльев в дольний прах,Чтоб новых ждать соблазнов от девчонок. [201]

Вот откуда гнев ее, — от ревности; вот за что она казнит его так жестоко, — за то, что он изменял ей с «девчонками». Тайна Беатриче небесной и тайна земной — одна: любовь к Данте.

…И жало угрызения мне сердцеПронзило так, что все, что я любилНе в ней одной, я вдруг возненавидел;И боль такая растерзала душу,Что я упал без чувств, и что со мною было, —Она одна лишь знает.

201

Purg. XXX, 85.