Дар Афродиты
Шрифт:
Горничная ослабила шнуровку, через пять минут сия «экзекуция» была благополучно завершена.
Теперь предстояло надеть платье. Наташа подошла к наряду, который лежал на кровати, раскинувшись во всей красе. На миг ей показалось, что платье — не белого цвета, а черного…
Она в нерешительности замерла, а затем резко отвернулась к окну. Мария Ивановна, приказала:
— Глаша, надевай юбку на Наталью Дмитриевну. Вы обе, — она обернулась к девкам, — помогите.
Девки подняли юбку с кровати, складки тончайшего белого шелка ниспадали, словно водопад.
— Матушка-барыня, красота-то какая! — воскликнула одна из девок. — Ничего краше я и не видывала…
Что и говорить, свадебный наряд Натальи был роскошным, его привезли аж из самой Москвы, модного дома Самсона фон Штеймана, который выписывал последние модели только из Парижа.
Юбка была настолько пышной, что стояла на полу. Под шелковой верхней насчитывалось пять нижних юбок, Наташа буквально залезла в них сверху.
Глаша застегнула многочисленные крючки. Теперь настал черед лифа.
Наташа выставила руки вперед, девки осторожно, дабы не попортить кружевные рукава, облачили молодую барыню.
Мария Ивановна любовалась дочерью, держа в руках фату, крепившуюся к изящной диадеме.
— Вот, Наташенька, а эту диадему тебе прислал его сиятельство…
Наташа села на стул перед зеркалом, стараясь не смотреться в него. Глаша прибрала ее растрепавшиеся волосы, а Мария Ивановна с особой торжественностью водрузила фату на прелестную голову дочери. Последним штрихом наряда были перчатки.
Глаша держала специальную длинную коробку, Мария Ивановна открыла ее и извлекла длинные, по локоть, кружевные перчатки. Девушка послушно надела их и посмотрелась в зеркало. Перед ее взором предстала молодая прекрасная невеста…
«Вот бы Константин увидел меня такой… Неужели мне так и придется выйти за старика? Я не переживу этого…»
От грустных мыслей ее отвлек всеобщий возглас одобрения и восхищения.
— Да, все прекрасно сидит! Ничего не стоит подшивать. Платье словно по тебе сшито, Наташенька! — воскликнула довольная маменька.
Девушка смотрелась в зеркало, не отрывая взгляда от своего отражения.
— Да, и последнее… Глаша, пойди в мою спальню, там, у зеркала, стоит бархатная коробочка, принеси ее.
Когда Мария Ивановна открыла бархатную коробку, Глаша и девки ахнули разом: перед ними переливалось драгоценным сиянием ожерелье невиданной красоты.
Мария Ивановна подошла к дочери и накинула ей на шею украшение. Наташе показалось, что вокруг нее обвивается холодная змея.
— Вот, это твой папенька подарил мне на свадьбу двадцать лет назад. Существует придание, якобы это ожерелье принадлежало графине де Монлюк.
Наташа потрогала камни ожерелья, они были холодны, как лед, и это показалось символичным. Чрезмерно затянутый корсет мешал дышать, девушка почувствовала, что ей не хватает воздуха.
— Маменька, умоляю, снимите с меня все это… — пролепетала она и лишилась чувств.
Глаша и прислуга перекрестились: дурная примета, когда невеста, облаченная в свадебный наряд, теряет сознание.
9
Наташа лежала на полу, над ней хлопотала Мария Ивановна и Глаша, растиравшая той виски одеколоном. Наконец девушка открыла глаза.
— Боже мой, Наташенька! Ты слишком переволновалась… Белое платье, украшения — все это волнительно для невесты…
Глаша аккуратно сняла диадему с Наташи и принялась за шнуровку корсажа.
— Барыня, корсаж уж чересчур жесткий. Это что, мода такая нынче? — поинтересовалась она.
— Мода, мода… Наташа обопрись на меня, тебе надо лечь в постель, — хлопотала маменька.
Девушка молчала, полностью подчинившись горничной, которая пыталась разоблачить ее.
— Я хочу побыть одна, — пролепетала Наташа.
Мария Ивановна и прислуга, держащая свадебный туалет, удалились.
Наташа лежала бледная, Глаша сокрушалась:
— Наталья Дмитриевна, дюже вы переживаете… Смириться надобно. Может, все и переменится…
— К чему переменится? — не поняла девушка.
— Да к лучшему. Ведь корнет сказывал сообщить о дне свадьбы, — пояснила горничная.
Наташа давала себе ясный отчет в том, что может произойти, и решила действовать решительно — идти до конца.
— Свадьба в нынешнюю субботу. Папенька желает отвезти меня в Астафьево-Хлынское намедни, в пятницу, дабы с утра я облачилась в свадебный наряд уже в доме графа. Ему, видите ли, так спокойнее. Ну что ж, посмотрим. Глаша, дай мне перо и бумагу, я напишу записку корнету. Ты сможешь незаметно отнести ее? Не ровен час, люди следователя следят за усадьбой.
— То правда, все может быть. Но вы, Наталья Дмитриевна, не извольте беспокоиться, я все тропки знаю. Проберусь к дубу, никто и не заметит.
Наташа села за секретер, голова еще кружилась. Но она твердо сжала перо в руке и начертала на бумаге:
«Константин! Если вы не вырвете меня из рук моего „жениха“, я не вижу смысла жить дальше. В субботу свадьба, в пятницу меня отвезут к нему в Астафьево-Хлынское…»
Поручик Корнеев развернул письмо Наташи и обомлел.
— Денис, друг мой, прочтите!
Корнет Краснопольский бегло прочитал:
— Константин! Если вы не вырвете меня из рук моего «жениха», я не вижу смысла жить дальше. В субботу свадьба, в пятницу меня отвезут к нему в Астафьево-Хлынское… И что здесь такого?
— Да то, мой друг, что это Астафьево-Хлынское недавно купил мой дядя, граф Астафьев! Черт побери, корнет! — Поручик метался по комнате, словно разъяренный зверь.
— Позвольте, ничего не понимаю. Это что, ваш дядя? Он женится на Наташе!!! — наконец понял корнет.