Дар
Шрифт:
Глава 20
Стражники у ворот уже привыкли к тому, что ведун приходил в замок главным образом лишь перед рассветом и на закате, и пробыв совсем немного в своей комнате, снова уходил за ворота.
Вот и сейчас, сбежав от жреца, ведун снова — в который уже раз! — направился в деревню. Зачем он туда шел, ему и самому было до конца не ясно. За последние три дня он успел исходить невеликое поселение последних подручников Рольфа вдоль и поперек и «обнюхать» каждый дом со всей возможной тщательностью, но оборотня так и не обнаружил. Даже туманного намека на слабенький след не почуял! Не единожды проверенное в деле чутье ведуна
Теперь же, заглянув поглубже в собственную душу, он обнаружил, что на самом деле все обстоит несколько иначе.
Чутье не молчало, просто в этот раз ведуну отчего-то не хотелось слушать его подсказки. И если бы он был с самого начала честен с самим собой, то давно уже признал бы, что никто из деревенских оборотнем не был.
И все же оборотень был из местных. Чужака, если б даже кому-то взбрело в голову забраться в такую глушь, ведун отыскал бы уже давно. Чужак не смог бы так исправно заметать следы.
Что оставалось? Оставался замок…
Но и здесь все было не так просто. Близкое соседство со жрецом пятой ступени мешало ведуну проявить свои способности в полную силу. Ведун был далек от мысли, что жрец намеренно чинит ему препятствия. Просто…
Слишком уж разные Силы вели их по жизни. Жрец в его присутствии наверняка тоже чувствовал себя не очень уютно.
Сейчас, разобравшись немного в себе, ведун отдавал себе отчет в том, что, находясь в замке, всегда чувствовал близкое присутствие нежити. Однако чувство это было слишком уж смутным и нечетким, и указать на оборотня пальцем он не смог бы при всем желании. В этом, впрочем, не было ничего слишком уж необычного. Ведуны доверяли своей интуиции, но никогда не полагались на нее полностью. Редко — очень редко! — но ошибки случались даже при самых ясных и четких ощущениях и у самых опытных охотников. Поэтому ведуны, в отличие от жрецов не желавшие рисковать, всегда ждали превращения, чтобы действовать наверняка. Конечно, ждать, опираясь на ясную подсказку шестого чувства, было куда как приятнее, но выбирать не приходилось…
Ощущение неясности, скрытой опасности, угрозы, которую невозможно было угадать и упредить, наполняло душу ведуна хорошо знакомым чувством смутного беспокойства и бессильной тревоги. Это чувство гнало ведуна прочь из замка. Он не сопротивлялся, по опыту зная, что это бессмысленно и бесполезно: от его сопротивления тревога и беспокойство могли лишь окрепнуть и усилиться, но никак не наоборот. Все, что от него сейчас требовалось — это выждать, не нарушая естественного хода событий. Его встреча с оборотнем была предопределена, нужно было только дождаться ее, перетерпев собственную слабость.
А терпеть ведун умел как никто другой. Благо было не впервой.
Только вот…
Почему-то в этот раз терпеть было труднее, чем всегда. Ясно осознавая это, ведун тем не менее никак не мог понять, в чем тут дело. И против своей воли все чаще обращался мыслями к словам Инциуса. Может, и впрямь была в этих словах какая-то доля правды, и оборотень, которого ему предстояло убить в этот раз, был… не совсем таким, как все, убитые им до этого? И именно неосознанное ощущение правоты жреца и было истинным источником его беспокойства?
Но если так, почему Наставник ничего ему не сказал? Почему промолчали Хранители? Могло ли случиться так, что жрецу было ведомо нечто, не ведомое им? Ведун в это не верил, тем более, что со слов Инциуса он понял, что жрец и не думал делать из своего знания тайну. Скорее наоборот.
Так в чем же было дело?
Ведун этого не понимал, но в этом непонимании не было, в общем-то, ничего плохого. Воля Хранителей была до конца понятна лишь самим Хранителям.
Ведун к этому привык. Его учили, что осознанное непонимание всегда лучше придуманного, высосанного из пальца ответа.
Во всех случаях, кроме одного: когда это непонимание порождает сомнения в том, что ты должен делать. И, похоже, сейчас у ведуна — едва ли не впервые в жизни, — был как раз такой случай.
Не понимая причины, он чувствовал, что начинает сомневаться в правоте Хранителей и в правильности собственных действий. И вот уж это совсем никуда не годилось!
И совсем не потому, что воля Круга Хранителей была для членов ведовского братства непреложным законом. В этом Инциус был прав. Нарушь ведун волю Хранителей, сделай что-то им наперекор, и он не то что не был бы никак наказан, но даже и единого слова упрека от них не услышал бы.
Каждый отвечает только за себя и только перед собой. Таков был единственный Закон, который ведуны признавали непреложным.
В покорности или непокорности Кругу Хранителей не было ни добра, ни зла, ни порока, ни добродетели. Опасность таило в себе только сомнение само по себе. Сомнение было врагом искренности, оно не давало вложить душу в выбранное действие. Сомнение отнимало силу, а значит, уменьшало вероятность удачного для ведуна исхода предстоящей охоты.
Что бы там себе ни думали люди, далекие от ведовского братства, а в поединке ведуна даже с обычной нежитью шансы обеих сторон на победу были почти равны. Конечно, можно было склонить чашу весов на свою сторону, организовав, к примеру, облаву. Но ведунов, во-первых, было маловато для того, чтобы вести такие масштабные действия по всем людским землям. А во-вторых — и это было самое главное — Хранители не придавали особого значения исходу «охоты».
И все же, несмотря ни на что, самоубийц среди ведунов не было. А схватка один на один с оборотнем для обычного члена братства была бы именно самоубийством. Такая охота и подавно была уделом немногих.
Хранители не уставали повторять — естественно, не для посторонних, — что истребление нежити не является целью ведовского братства. Равно как не является его целью и защита человеческого рода от истребления. Во всяком случае, не любой ценой.
Единственной достойной целью и способом бытия Хранители считали сознательное следование своей судьбе. Они говорили, что у человека при жизни есть два пути: согласиться с Судьбой, чтобы она его вела, либо воспротивиться ей, чтобы она его тащила. С другой стороны, Хранители говорили, что судьба это не цепь, которая не дает ступить и шага в сторону, а скорее ветер, дующий в определенном направлении. А уж будет этот ветер попутным или встречным — решать только самому путешествующему по океану Жизни.
В общем, понять все это было непросто, а уж объяснить людям, далеким от ведовского пути, пожалуй, что и невозможно.
За всеми этими размышлениями ведун как-то незаметно для самого себя вновь оказался среди домов хорошо уже знакомой ему деревеньки. И тут…
— Эй, мил человек, далеко ли путь держишь?
Ведун удивленно обернулся. Неподалеку у невысокого заборчика, отгораживавшего один из дворов от единственной деревенской улицы, стоял, опираясь на суковатую клюку, невысокий старичок в красной рубахе, подпоясанной некогда расшитым, а ныне выцветшим до серости поясом. Седой как лунь старичок подслеповато щурился против солнца.