Дара. Анонимный викторианский роман
Шрифт:
Как только брюки соскользнули на пол, его член, прямой и упругий, рванулся вверх, как отпущенная пружина. Я погладила его и просунула между своих мягких, пухлых бедер. Роберт издал протяжный, хриплый стон, как человек, которому послано испытание, превосходящее меру его стойкости.
Я крепко прижалась к нему, так что мои груди распластались по его груди, и стала как бы доить его, потягивая его член туго сжатыми бедрами. Я ощущала, как легко он скользит вдоль увлажнившейся щели моего влагалища, и стискивала его все крепче.
Внезапно он сгреб руками мой зад, рванул его на себя
Я крепко прижалась к нему…
По его щекам опять текли слезы, и он что-то бормотал себе под нос. До меня долетали только отдельные слова:
— О Господи, прости меня… Дара, мне так стыдно! Я просто грешник и прелюбодей, как и все прочие. Я себе этого никогда не прощу!
Когда до меня дошло, о чем он говорит, я даже разозлилась.
— Не говори глупостей, Роберт! Никакой ты не грешник и не прелюбодей. Ты добрый и достойный мужчина, который просто слишком долго жил без женщины. Да мы и не прелюбодействовали — ты даже не вошел в меня. Правда, ты не совершил никакого греха! Ты ведь любишь меня, и я сделала то, что сделала, потому что отношусь к тебе с огромной нежностью. Не надо так себя мучить, Роберт, здесь не о чем беспокоиться.
Слепой от слез, он отодвинул меня и стал на ощупь искать свои брюки. Мне пришлось помочь ему надеть их и проводить его до выхода из комнаты.
Я была ужасно смущена и расстроена тем, что мы расстаемся таким нелепым образом. Всю ночь меня мучили кошмары.
Наутро, когда я спустилась вниз, Роберта уже не было. Он уехал, оставив для меня конверт с запиской: «Дара, если можешь, попытайся простить меня. Роберт».
И все.
Я нахмурилась и топнула ногой. «Как он может, — спрашивала я себя, — из-за каких-то дурацких религиозных предрассудков отвергать естественные потребности собственного организма? Да никакие принципы того не стоят. Я была готова подарить ему целую ночь любви и ласки, зацеловать его, чтобы в путь он отправился счастливым и удовлетворенным. А вместо этого все закончилось так глупо и мрачно. И все из-за этой его чертовой религии».
Я разорвала его записку на мелкие кусочки и выбросила на улицу. Я была вдвойне раздосадована еще и тем, что впервые с тех пор, как я рассталась с Джоном Брюсом, я встретила мужчину, которому мне хотелось отдаться свободно, искренно, с уважением и теплым сердцем, но снова меня оттолкнули.
В Баффало я отправилась по каналу Эри на барже. Дни в пути тянулись тоскливо и однообразно, и если бы не великолепные пейзажи, расстилавшиеся вокруг, равных которым мне никогда
Ферму они назвали в честь своего родного городка на острове Мэн, оставленного лет восемнадцать назад. Поскольку они уехали с острова примерно за год до моего рождения, все мои знания о них были почерпнуты из писем, которые они присылали нашим общим родственникам.
Они не приходились мне близкой родней — миссис Квирк была двоюродной сестрой моего покойного отца, но, поскольку я, как и они, была родом с острова Мэн, я была уверена, что найду у них теплый прием. Я не предупредила их о своем приезде, потому что уезжала поспешно, через несколько дней после того, как эта мысль пришла мне в голову, и понимала, что в любом случае приеду раньше, чем они успеют получить мое письмо.
Хозяйский дом состоял из двух длинных бревенчатых строений, которые соединялись под одной крышей буквой «Г». Похоже, сначала был только один сруб, а второй к нему пристроили позже, когда дом понадобилось расширить.
Я поднялась на крыльцо и несколько раз постучала в дверь, но мне никто не ответил. Тогда я медленно обошла вокруг дома. Сзади я увидела открытую дверь, подпертую поленом. Она вела в безупречно чистую кухню, которая одновременно служила и столовой. Это, видимо, была главная комната в доме.
Из дома доносился чудесный, манящий запах свежевыпеченного хлеба, и первое, что я увидела, — была дюжина еще горячих буханок, лежавших на большом деревянном столе. У другого конца стола тучная светловолосая женщина добрых шести футов роста месила квашню. Заметив, что я вошла, она на мгновение подняла на меня взгляд и снова склонилась над тестом. Я растерянно стояла, держа в руках свою дорожную кожаную сумку, не зная, что мне теперь нужно говорить или делать, но тут она, не прерывая своей работы, спросила:
— И кто ты такая будешь?
— Я — Дара Тулли из Болдуин Вэлли с острова Мэн, — ответила я.
Эта новость была встречена молчанием. Она продолжала месить тесто.
— А вы, вероятно, миссис Квирк, двоюродная сестра моего отца?
Она быстро залила тестом шесть форм для выпечки, сунула их в печь и только после этого вновь обратила на меня внимание.
— Так ты, значит, будешь дочка Сэма Тулли? Ну и как у него дела? — спросила она.
— Мой отец умер, — ответила я.
Немного поразмыслив над этим сообщением, она пожала плечами.
— Я всегда думала, что долго ему не протянуть. Слишком уж он любил залить за воротник. А ты что делаешь тут, в Америке?
Такой холодный прием несколько сбил меня с толку, и я немного нервничала. Я попыталась было улыбнуться, надеясь, что это ее смягчит, но на ее лице осталось то же безразличное, каменное выражение.
— Ну… — протянула я нерешительно, — я думала, может быть, у вас найдется для меня какая-нибудь работа по дому или на ферме.
Она принялась раскатывать тесто.