Дариар. Дорога к дому
Шрифт:
— А проклятие, когда было наложено? — я обратился к Лорену, который вздернул брови и слегка мне кивнул. Наконец мысли пробились, и я смог соединить воедино все, что меня смущало при разговоре с Сатрином.
— Если верить Лавинаэлю, то почти два века назад, — усмехнулся Лорен, буровя ледяным взглядом попятившегося к двери эльфенка. Я бы тоже от такого взгляда бежал дальше чем видел, хотя, как мастерски он подставил своего Правителя и такую красивую легенду развалил, что сомневаюсь в том, что он сможет отделать так же легко, как моя любимая женушка. Молодец, парнишка. Но только это не отменяет того факта, что, несмотря на какую-то свою игру, сделка с Лавинаэлем остается в силе. Только прежде, чем бросаться перчатками за столом, портя тем самым всем аппетит, следует уточнить некоторые детали, в частности, есть ли это дрогоново пророчество на самом деле
Глава 15
Торжественный стол для торжественного ужина эльфы накрыли в огромном зале, в котором я еще до этого момента не бывал. Сам стол был расположен посредине этого зала, и накрыт он был на тридцать персон. Однако не все места были еще заняты. Отсутствовало, по крайней мере, персон этак пять, включая меня, мою жену и тестя. Не наблюдался на горизонте и братец, который должен был вызвать меня на поединок до смерти. Я так думаю, что смерть подразумевалась моя. Хотя, если честно, было не совсем понятно, каким образом я мертвый смог бы выполнить вторую часть сделки, в которой говорилось про детей, жен и другие семейные радости. Это было настолько нелогично, насколько было возможно, что только убеждало меня в том, что Лавинаэль не просто мне не договаривает, а откровенно врет, совсем не тихо посмеиваясь.
Я еще раз осмотрел зал. Хм, а ведь если сдвинуть стол к стене, то получится неплохая такая арена для проведения поединков, вон и едва заметная полоса на полу, которая, если присмотреться повнимательнее, образует круг. Скорее всего, именно в этом круге меня предполагается убить, а, чтобы не было неожиданностей, место нашего поединка накроет какой-нибудь защитный купол, как раз по этой разрисованной ленточке, которая слегка отливала синеватым сиянием. Я судорожно сжал потной рукой в кармане заветный флакончик. Если я выберу подходящий момент, чтобы подлить содержимое этого флакона в напиток Карниэля, если он это пойло выпьет, если мне удастся вызвать его первым и начать поединок на моих условиях, если я умудрюсь продержаться до того момента, как подействует снадобье, если… от всех этих если у меня голова шла кругом. Но ничего другого кроме надежды у меня больше не оставалось. Надо было бы помолиться Веруну перед выходом, хотя сомневаюсь, что в честном и священном поединке он станет мне помогать. На такие вещи Верховные смотрят исподлобья и даже делают ставки на своего протеже, но никак не помогают.
— Милорд, вам сюда, — Сатрин подвел меня к столу и указал на свободное место по правую руку от торца стола, где, как я понимаю, должен сидеть Лавинаэль.
Правителя пока не было, но, согласно этикета, он должен войти последним. И тут я задумался, а точно ли это я должен вызвать своего шурина? Ведь, если мне память не изменяет выбор места, времени и оружия остается за вызываемой стороной. Что, если мы ошиблись, и это мне нужно вывести из себя Карниэля, чтобы тот меня вызвал на поединок? Это значит, что я должен проглатывать все оскорбления и молча жевать то, что мне предложат. Ну, это ничего, это я могу. Отключаться от реальности и молча кивать было неотъемлемой частью бордельского воспитания. А затем я должен подлить ему слабительного и страшно оскорбить. А как? Какое оскорбление повлечет за собой немедленный вызов? И тут я ощутил на себе взгляды уже сидевших за торжественным столом эльфов. Взгляды это были, мягко говоря, неодобрительные, а если говорить на чистоту, то ничего, кроме презрения, изрядной доли брезгливости и откровенной ненависти во взглядах, обращенных на меня, я не заметил. Я настолько ушел в себя, что даже не ощутил сразу всех этих взглядов. Оглянувшись, я понял, что мой провожатый слинял в неизвестном направлении, оставив меня фактически одного с этими далеко недружелюбно настроенными товарищами. Ну вот, и что я себя накручиваю? Да любое мое слово может быть воспринято Карниэлем как страшное оскорбление, которое можно смыть только моей кровью.
В этот момент дверь, ведущая в зал, распахнулась, и вошли Карниэль и Сиэана. Как и предсказывал Сатрин, Сиэана села по левую руку от отца, напротив меня, а шурин пристроился рядом со мной. Пустовало еще два места — во главе стола для Лавинаэля и рядом с Сиэаной, неизвестно для кого.
На шурина я не смотрел, насмотрюсь еще, до тошноты, все мое внимание было приковано к жене. Она
— Ну и зачем? — нарушил я молчание, которое уже становилось просто невыносимым. — Ты же прекрасно знаешь, что мне не дадут сдохнуть раньше времени. На что ты рассчитывала? Просто душу отвести?
— Я не хотела тебя убивать, — ответила она, все еще не поднимая глаз.
— Считай, что я тебе поверил, — серьезно кивнул я, не веря ни единому ее слову. — Тогда чего ты добивалась?
— Тебе не понять, — она сжала в кулаке вилку, и вскинула на меня сверкающие глаза. Все-таки она очень красивая. Но почему тогда мне, чтобы воспользоваться этой красотой нужно тонну местной виагры употребить? И что такое виагра? Да не все ли равно.
— Конечно, где уж мне, — я криво усмехнулся и перевел взгляд на распахнувшиеся двери, в которые в этот момент входил Правитель.
Лавинаэль стремительно прошел к своему месту и сел за стол.
— Друзья мои, сегодня мы собрались здесь, чтобы в торжественной обстановке чествовать замужество моей дочери Сиэаны с герцогом Сомерсетом. Такова участь отца — терять свое дитя, когда приходит время птице расправить крылья и выпорхнуть из родительского гнезда.
— Красиво, если не знать, что птенцов родители обычно из гнезда выкидывают, чтобы не мешались, — пробормотал я вроде бы тихо, но и отец семейства и его отпрыски явно расслышали, потому что бросили на меня злобные взгляды. Почему место рядом с Сиэаной пустует? Кто может себе позволить сесть за стол позже Правителя?
— Но сегодня не только радостный день для моей дочери, которая нашла свою вторую половинку, вместе с которой ее сердце будет биться в унисон долгие годы, — если бы я ел, то сейчас подавился бы. Нет, я все понимаю, традиции и все такое, но все присутствующие здесь знают цену этому браку, так какого хрена распинаться тогда? — Сегодня еще и день скорби, потому что именно сегодня я потерял любимого брата, который по праву считался лучшим воином из всех, кого когда-либо принимала под своей сенью Дальмира. Он был убит. Убит подлым ударом в спину. Его убийцу оправдывает только то, что он не знал о том, что сегодня соединилось сердце его господина и моей дочери. Он думал, что защищает своего сюзерена, и это станет его помилованием до того момента, пока Дальмира принимает его господина и он является здесь не только почетным гостем, но и членом моей большой семьи. — Вот гадство-то какое, оказывается один из тех четверых которых положили Тени и Лорен является братаном Лавинаэля и лучшим из лучших. Не такие уж они и совершенные, если так глупо потеряли своего эльфа. Больше, чем уверен, что кинжал в спину этому мистеру совершенство всадил Лорен — его почерк. Их учили не размениваться красноречием с ушастыми, да и годы, проведенные в качестве Магистра Ложи убийц, дают о себе знать. Но отдуваться теперь за него придется именно мне. Почему он Лавинаэля не приговорил на той полянке? Все было бы гораздо проще, наверное. — Давайте праздновать друзья, а место Кенара будет пустовать весь этот вечер, как немой укор всем нам, чтобы мы не забывали.
На этой патетичной ноте Лавинаэль закруглился, схватил кубок, который ему тут же наполнил слуга, и это послужило сигналом для остальных гостей, что можно начинать уже жрать.
Я ковырялся вилкой в тарелке и практически ничего не ел. Во-первых, у меня все еще болело горло, а, во-вторых, наедаться перед поединком — такое себе удовольствие. Молодой Сатрин не выходил у меня из головы, как и весь абсурд происходившего, начиная от моей скоропостижной свадьбы, заканчивая такой же скоропостижной смертью во благо какого-то договора, который априори не имеет ни юридической, ни магической силы. Но открывать свой рот, обвиняя Лавинаэля во лжи, по крайней мере, сейчас, было верхом идиотизма. Хотя другого шанса уже может и не быть.
— А почему наш зять ничего не есть и не пьет? — справа от меня раздался громкий голос шурина. Что, уже? Сидящие за столом эльфы тут же навострили уши, а многие отложили столовые приборы.
— Так ведь пост, до первой звезды нельзя, — еле слышно пробормотал я, вспомнив слышанную когда-то фразу, не удостоив шурина вниманием.
— Видимо он не хочет почтить память моего дяди. Но что еще взять от… человека, — а сколько презрения, мамочки, держите меня семеро. Странно, живя столько лет, можно было и научиться наезжать на оппонента. Ну кто так оскорбляет? Карниэль что, реально думает, что я сейчас встану и с воплем: «Вы нанесли мне смертельное оскорбление, сударь, назвав меня человеком!», брошусь на него с кулаками? Он совсем… хм…недалекий?