Даром
Шрифт:
С нарочитой медлительностью выхожу из-за дерева, имитируя неровную походку пьяного, и говорю, запинаясь:
— Д-дарова, пацанва. У меня для вас т-такой бабец есть, закачаетесь. Б-буфера — во! П-подождете полчасика? Приведу.
— Ты кто? От кого? — бдительно спрашивает Михас.
Делаю еще два кривых шага в сторону кузова.
— Д-да от Ваньки я… Ну, от Джоника то бишь, — без малейших угрызений совести перевожу стрелки на патлатого. — Он как накидается, говорит, вы, мол, за девок башляете…
Пока говорю, успеваю продвинуться на три шага. Два метра до кабины газели.
Михас колеблется пару секунд — их хватает на еще один шаг.
— Гасим бомжару! — решает он. — Без стрельбы, рукоятями.
Все трое тянутся к карманам. В этот миг я бросаюсь к машине и, как бы потеряв равновесие, падаю и хватаюсь ладонью за крыло. Со всей силы придавливаю жучок к его внутренней стороне. Перекатываюсь, вскакиваю на ноги и бегу прочь раньше, чем парни, не ожидавшие такой прыти от пьяного бомжа, успевают хотя бы замахнуться.
— Кирпич, Серый, за ним! — отрывисто командует Михас.
На пределе возможного рву к выходу из парка — карту помню хорошо, изучил перед внедрением. Сзади глухой хлопок, тут же второй.
Начинаю петлять — сбивать прицел. Но так мне не убежать, догонят…
Ещё два… три выстрела!
Чёрт, нужно укрытие! Лихорадочно озираюсь, но взгляд цепляет лишь куцые деревца. Хреново.
До выхода километр, не меньше, а за спиной нагоняющий стук ботинок. Хоть стрелять перестали — патроны берегут. Понимают — зигзагом мне от них не уйти. Легкие огнем горят, в боку колет, ступни глухо ноют.
Что это впереди? Пустая по ночному времени детская площадка? Лучшего укрытия тут не будет… Между мной и погоней всего полсотни метров, не больше.
Забегаю за навороченную горку с разными спусками и коробом сверху — секунд на десять она меня скроет от глаз.
Пытаюсь перевести дыхание — лёгкие свистят, сердце того гляди из груди выпрыгнет, перед глазами круги. Выламываю из перил доску.
— Слева заходи! — преследователи вбегают на площадку
Я их не вижу, как и они меня, но представляю, как они станут окружать — сам бы так пошел на их месте. Перекатываюсь по земле к качелям под прикрытием низкой карусели для малышей. Один из парней огибает горку… и попадает под удар двойных качелей, которые я как раз успел отвести. Хорошие качели, надежные, тяжелые. Поворачиваюсь ко второму, замахиваюсь…
Но он успевает раньше:
— Сты-аять, мразь!
Замираю, как был: вес на правой ноге, доска отведена для удара. Так вот какой у этой гниды Дар… И пальцем не пошевелить.
Гнусная ухмылка парня проступает через ткань маски. Он не спеша поднимает ствол.
— Кирпич, придурок, да не стреляй ты! — кричит ему из-за моей спины Серый, пришибленный качелями. — Чего зря стволы ментам палить? Рукоятями забьем, и все дела.
— Фу-у, мараться еще… Вставай тогда, Серый. Чего разлегся? Вместе бить будем, по справедливости.
— Ща, погодь…
Возня у меня за спиной.
Это что, конец? Я так и не скажу Оле, что… Губы сами шепчут ее имя. Стоп, я могу говорить! А значит… Дар же перестает действовать, когда применивший его вырубается. Ору Кирпичу:
— Скажи как есть, нахрена ты небо коптишь, урод?!
Урод замирает. Паралич вмиг спадает с меня. Резко поворачиваюсь и от души прикладываю Серого — он как раз встал — доской по башке. Серый валится на землю, как мешок с говном. Забираю оба пистолета.
Кирпич так и стоит, тупо пырясь в пространство. Пахнет мочой — по штанам его растекается мокрое пятно. Это все, что он имеет сообщить о смысле своей тухлой жизни? Не удивлен.
Ствол поменьше — беретту — засовываю в карман, второй навожу на валяющегося на земле Серого. Дезерт игл удобно ложится в руки — в обе, помню о его фирменной отдаче. Палец скользит на спусковой крючок. Пристрелить на месте обоих выродков — что может быть проще. Плевать, что раньше я никого не убивал. Живые люди для них — товар… как только земля носит такую мразь. Любой суд меня оправдает. А если и нет — не важно сейчас, важно только прикончить погань.
Стоп! Думать не хочется, но нужно. Если эти двое не вернутся к машине, что сделает Михас? Поедет куда собирался — или скроется, заляжет на дно? Девчонок оставит в живых или… без свидетелей-то оно спокойнее.
И еще. Они могут сменить машину. Мой маячок окажется бесполезен, если они сменят машину.
Повезло вам, гниды. Пока что — повезло.
Засовываю последний маячок в нарукавный карман куртки замершего Кирпича. Никто никогда не пользуется этими карманами.
Пинаю валяющегося на земле Серого под ребра — просто так, чтобы выпустить пар — и ровной трусцой бегу к выходу из парка. Рукояти пистолетов нелепо торчат из неглубоких карманов толстовки.
В городе перехожу на шаг. Хорошо, на улицах пусто, а то народ перепугал бы… На телефоне восемнадцать пропущенных вызовов от Лехи. Перезваниваю:
— Да живой я, живой, успокойся. Вот же ты нервный, мне даже мама столько не звонит. Слушай, я минут через пять-десять буду в отделении… сейчас соображу… на Лесной, вот. У меня два оттакенных ствола при себе. Дезерт игл и беретта. Трофеи. Ты звякни парням, предупреди, чтоб они меня за террориста с перепугу не приняли. Не хватало только от своих еще пулю схлопотать после всего…
Глава 8
Ловцы снов. Часть 4
— У нас куча хороших новостей, — торжественно объявляет Леха. — И одна, как бы это сказать… не особо, наверно.
— Вот и начни с той, которая не особо.
Мы сидим в моем любимом пабе. Нас тут знают и даже не предлагают меню, а просто спрашивают «вам как обычно?» Мелочь, а приятно.
— Ну уж фиг тебе! — Леха поднимает бокал с пивом. — Я угощаю — я и провозглашаю повестку мероприятия. Новости — закачаешься, я это гарантирую. Позавчера комитетские москвичи накрыли пересылочный центр, и знаешь, сколько там оказалось девиц? Тридцать две. Не считая тех шестнадцати, которые у нас в области. Так что на тебе сорок восемь спасенных жизней, Саня. Спасенных, потому что в рабстве — это, сам понимаешь, не жизнь.