Дарованный остров
Шрифт:
— Готов служить, — тут же сообщил он, поклонившись. Вид у него был самый плачевный: платье и борода намокли, и весь он был облеплен ряской и пиявками.
— Служить — это как-нибудь в другой раз, а звать-то тебя как? — потребовал отчета Шумми.
— Дебори, — представился гном, — благодарности моей нет предела, спасибо громадное, что рисковали своей бесценной жизнью, чтобы спасти такого никчемного гнома…
— Не стоит благодарности, — остановил его Юниэр, знавший, что, если не прервать гнома, он будет разговаривать до вечера, — это наш долг помочь другу в беде. Как получилось, что уважаемый гном оказался в болоте?
— Просто заблудился, — пожаловался Дебори, — я в этих местах впервые. Шли мы с друзьями домой в Мглистые
— А дальше? — снова вмешался Юниэр.
— Потом я не мог найти своих друзей, кричать я боялся, потому что неизвестные могли меня услышать. Когда туман растаял, я понял, что потерялся. Вам не попадались навстречу гномы?
— Нет. Ты первый попался.
— Я уже два дня здесь блуждаю. Не поесть толком, не поспать, как в полуобмороке хожу. Невнимательный стал и оступился.
— Хорошо, что мы подоспели как раз во время, — заметил Буги, — а то бы «буль-буль» и прощай, Дебори. Как тебе повезло!
— Наверное, я везучий, — пробурчал гном.
Конечно, все пожалели злосчастного гнома. Запасливые хоббиты выделили ему сухую одежду. Штаны Шумми пришлись ему впору, только были коротковаты, чуть ниже колен. Гном вымылся в ручье и переоделся. Потом его накормили путлибами, они показались ему очень невкусными, но выбирать было не из чего.
— Какой-то у него вид, — шепнула Мириэль Юниэру, когда гнома не было поблизости, — недобрый.
— Тебе показалось, — рассмеялся Юниэр. — Ты других гномов не видела, они все мрачноваты и красотой не блещут.
Поскольку они были еще недостаточно знакомы с гномом, в планы свои его не посвятили, сказали только, что идут в гости в Грибной Рай. Гном поинтересовался, где это место, и сообщил, что, хотя Мглистые горы намного дальше, ему с ними по пути, и, возможно, позже им встретятся его друзья. Дебори попросил позволения присоединиться к отряду.
— Конечно, — разрешил Юниэр, — мы хоть какую-то дорогу знаем, а ты опять в болото попадешь. Пойдем с нами, вместе веселее.
Чувствуя, что цель их близка, друзья продвигались вперед в быстром темпе, шутили, смеялись, даже Буги и Шумми больше не придирались друг к другу. Один только Дебори был не весел, но его можно было понять, потерял друзей, да еще в болоте искупался. День близился к закату.
— Пора отдохнуть, — заметил Юниэр, — а то не успеем устроиться на ночлег до наступления темноты.
— Я хочу собрать хворост для костра, — вызвался вдруг Дебори, когда путники выбрали поляну для ночлега.
— Только не ты, — усмехнулся Юниэр, — не хватало еще тебя искать.
— Вы меня просто оскорбляете, — завелся гном, — считаете совсем ни на что не годным. Я хочу быть полезным.
— Да пусть идет, — вступился за него Буги, который устал и не хотел идти за дровами сам.
— Ну ладно! Если что, кричи.
Путники с удовольствием растянулись на траве, расслабляя утомленные мышцы, а гном ушел за дровами. Все гномы носят с собой топоры, и этот исключением не был. Очень скоро друзья пожалели, что отправили Дебори одного. Он долго не возвращался, а темнело быстро, и, в конце концов, Шумми и Юниэр сами набрали дров и развели костер.
— Ну, не может же быть, чтобы он опять в болото провалился! — воскликнул Юниэр.
— Нет. Наверное, что-то другое случилось, — пожал плечами Шумми.
— Угу, — поддержал его Буги, ежась даже у костра, — может быть, наш хоббитоглот гномом не побрезговал.
Все замерли. Ведь Буги был прав. Они подошли уже довольно близко к Грибному раю, и враг, это ненасытное чудовище, возможно, рыскал где-то рядом, а они только сейчас об этом подумали. Все смотрели друг на друга в нервном испуге, и над поляной повисла напряженная тишина.
— А, вот и я! — раздался вдруг радостный голос, и все вздрогнули, как будто увидели огромного, хищного хоббитоглота с вилкой в руках, а не Дебори, согнувшегося под тяжестью сухих дров.
— Мы уже думали, что ты не придешь, — заметил Буги, — собрались на стол накрывать, помянуть тебя путлибой.
Дебори сердито сверкнул глазами:
— Рановато вы со мной распрощались.
— Почему ты так долго бродил? Мы же волновались! — отчитала его Мириэль. — Мало ли кого тут ночью встретишь! Можно с троллем столкнуться и в котел к нему попасть.
— Это все сказки, — бравировал Дебори, — уж в этом-то лесу бояться нечего.
— Напрасно ты так думаешь, — заметил Юниэр серьезно, — безопасных мест в Средиземье нет. Я даже предлагаю по очереди в карауле стоять, а не спать всем сразу. Спасибо, Дебори, что так много дров принес, теперь мы до утра сможем огонь в костре поддерживать. Давайте-ка, все укладывайтесь, я первый буду сторожить, потом тебя Буги разбужу, потом Шумми и последнего — Дебори. Так что спите, не теряйте времени.
— А песня! — воскликнул Шумми. — Мириэль же нам не пела сегодня.
— А ты без колыбельной не можешь? — спросил Юниэр.
— Да, настроение какое-то паршивое, может, улучшится, — смущенно ответил Шумми.
— Хорошо, — согласилась Мириэль, — я расскажу вам древнюю историю из жизни эльфов-нолдоров. Ее сочинили нуменорцы, и я хорошо ее запомнила, потому что там повествуется об эльфийской девушке, которую звали так же, как меня — Мириэль.
Ее искусницею звали, никто не смог бы как она Соткать узорчатые ткани и выбрать лучшего руна. И красотой невыразимой и мастерством одарена Собою землю украшала Финвэ прекрасная жена. Души не чаял в ней эльдар в счастливом граде Элдамар, Лелеял он свою отраду, оставил все свои дела, Летело время, как стрела, эльфийка сына родила. Финвэ был горд и сыну рад, свершил положенный обряд, Гостей на пир созвал без счета, но смерть вошла в его ворота. Любимая, бледней луны, глаза уставшие прикрыла, Сказала: «Нежный мой супруг, тебя я покидаю, друг. Я сына в муках родила, ему свой дух я отдала. Его таланта, красоты, здоровья, сил, отваги, славы, Поверь! Хватило б десяти, но все в одном я оставляю. Его, чей ум, как пламя скор, я называю Феанор. Твое он счастье и мученье, твоя отрада и любовь». Напрасно Финвэ навещал подруги ложе в Лориэнне, И плач его не возвращал любви ушедшие мгновенья. Он Феонора полюбил и в сыне жаждал утешенья. Был горд красавец Феанор, ни перед кем не прятал взор. Всех превзошел своим уменьем и вызнал все секреты гор. Чудес считай — не перечтешь, уставший мир не удивить, Но ясный сильмарилов свет ничем нельзя было затмить. Он в камень душу заключил, и пламень чувств ему отдал, Живой трепещущий огонь в холодном камне засиял. В свое творение влюбленный, он сбился на неверный путь И с ненавистью в сердце жил. Подозревая всех в коварстве, Друзьями он не дорожил. Но, осуждая мести пыл, простим его И не забудем, что гениальным мастер был.