Дарвин и Гексли
Шрифт:
А тут его разумные расчеты постиг новый удар. Если за познания в области классики еще как-то платили, то за познания в области естественных наук платили только в самых редких случаях. Классика вещь необходимая, на ней взращивают джентльменов и выкармливают духовенство; естествознание же требуется лишь для некоторых прикладных и достаточно низменных профессий. А потому, подобно крикету и футболу, оно в значительной мере оставалось занятием любителей, из коих самым знаменитым был сэр Чарлз Ляйелл.
«Зарабатывать на жизнь наукой нет ни малейшей возможности, — пишет Гексли сестре. — Мне все не верилось, но это так. В Лондоне существуют четыре, самое большее — пять должностей по зоологии и сравнительной анатомии, которыми можно прокормиться. Оуэн, ученый с европейским именем, уступающий в известности одному Кювье [27] , получает как профессор триста фунтов в год — то есть меньше, чем иной банковский чинуша!»
Чтобы поправить собственное положение, Гексли понадобилось бы чуть ли не перестроить всю интеллектуальную жизнь Англии. Со временем
27
Кювье Жорж (1769–1832) — выдающийся французский естествоиспытатель, известный своими трудами в области сравнительной анатомии, палеонтологии и систематики животных, член Парижской академии наук. Основой исследований Кювье послужил открытый им принцип «корреляции частей организма». Согласно этому принципу каждая форма животного организма есть замкнутая система, части которой взаимно соответствуют как по своему строению (закон соподчинения органов), так и по функциям (закон соподчинения функций), причем изменение одной части неизбежно влечет за собой соответствующее изменение другой части организма. Таким образом, знакомство с одной частью позволяет судить о целом организме. Кювье полагал, что все существа сотворены богом, и считал принцип конечных причин единственным основанием для естественных наук, а приспособленность организма к среде рассматривал с телеологических, идеалистических позиций. Установил понятие о типах в зоологии, впервые объединил млекопитающих, амфибий и рыб в один тип позвоночных. Принцип корреляций органов позволил Кювье реконструировать ископаемые организмы по отдельным частям, найденным при раскопках. Описал новые формы ископаемых животных и, что особенно ценно, установил связь между этими формами и слоями земной коры, в которых они были найдены, показав, что при переходе от древних пластов к более молодым ископаемые формы усложняются, а в древнейших слоях ископаемые совсем отсутствуют. Все эти данные подводили фундамент под эволюционную теорию. Однако, пытаясь привести все эти открытия в соответствие со своими метафизическими представлениями, Кювье выдвинул теорию катастроф, или катаклизмов, доказывавшую отсутствие преемственности между сменяющими друг друга формами живого.
Меж тем, словно в насмешку, на него со всех сторон сыпались почести. В свои неполные двадцать шесть лет он был избран членом Королевского общества и через год, опередив многих других, превосходящих его и по возрасту, и по количеству работ, награжден Королевской медалью. А главное, он был сразу же принят в среде самых выдающихся ученых Англии, обедал с такими людьми, как Ляйелл и Ричард Оуэн, и с приятным изумлением удостоверился, что сэр Ричард способен не хуже простого смертного подымить сигарой и спеть «совсем по-свойски» застольную песню.
«Все это я принимаю как должное, — пишет он, — хотя, признаться, бываю на каждом шагу изрядно поражен». Он был неимоверно поражен и обрадован. Да и могло ли быть иначе в двадцать шесть лет, при всей рассудочности его надежд! Когда Форбс сообщил, что он «подходит для Королевского общества», Гексли «отвечал с таким видом, словно ровным счетом ничего особенного не произошло», зато после «вышагал полгорода, блуждая в возбуждении туда-сюда по лондонским улицам». Какова выдержка! Так владеть собою перед лицом столь лестных доказательств признания!
Ринувшись в борьбу, он вдруг в какую-то минуту впал в юношескую восторженность, предаваясь безудержно возвышенным и весьма превратным рассуждениям о складе собственной натуры. Он пылал честолюбием и при этом мог писать своей сестре:
«Хуже всего, что я совершенно лишен честолюбия… Не работать я не могу… но, будь у меня 400 фунтов в год, я никогда не допустил бы, чтобы под тем, что мною сделано, появилось мое имя». Он обожал схватки врукопашную, волнение многолюдной толпы и при этом мечтал «работать втайне, быть только голосом, свободным от всех личных побуждений, которыми движимы были даже лучшие». «Настоящая радость, высший восторг заключены в чувстве самосовершенствования — в ощущении силы и растущего единения с великим духом абстрактной истины». С подозрительной настойчивостью он твердил, что у него нет другой заботы, как только держать марку, «не запятнать себя скверной ханжества, дутой учености и своекорыстия», и страстно отрицал, что добился чести стать членом Королевского общества путем интриг. Правда, в другом случае он с подкупающей откровенностью объявил, что идет на заседание Британской ассоциации «потрубить о себе, подчиняясь необходимости». Конечно, Гексли не был ни интриганом, ни лицемером. Его высоконравственные порывы были очень искренни. Да, он мог предусмотрительно издавать трубные звуки в собственных интересах, но ведь он же потом героически трубил во все трубы и в интересах Дарвина. Себе он прокладывал путь вперед почти инстинктивно, однако своему идеалу служил по сознательному выбору.
В 1851 году, на съезде Британской ассоциации в Ипсуиче, Гексли познакомился с даровитыми молодыми учеными своего поколения — в частности, с Гукером и Тиндалем [28] .
Джозеф Далтон Гукер, выходец из самого избранного круга потомственных ученых Англии, родился на свет с альбомом для гербария в одной руке и томиком Линнея — в другой. Жизнь его представлялась блистательным и вместе с тем предопределенным свершением. Он исправно выполнял задания, поставленные перед ним отцом, сэром Уильямом, и другими: пускался в рискованные экспедиции — вначале в Антарктику, затем на Гималаи; собирал
28
Тиндаль Джон (1820–1893) — английский физик, член Лондонского королевского общества. Труды Тиндаля посвящены исследованию явления диамагнетизма, поглощения тепловых лучей газами и акустике. Занимался также проблемой рассеяния света — в частности, в мутных средах. Изучал строение и движение ледников в Альпах. Блестящий лектор и экспериментатор. Деятельность Тиндаля как популяризатора науки сыграла большую роль в распространении научных знаний. Был сотрудником Фарадея.
Тиндаль был существом, сотканным из сложностей и противоречий, и посвятил немало времени их научному изучению и поэтическому описанию. Это был тот же Гексли, только более утонченный, лишенный основательности и веса. Он был одновременно менее последователен и более логичен, порывист и сдержан. Он в полной море обладал как ирландской широтой души, так и ирландской способностью ревниво отстаивать свои права. К себе он относился в высшей степени серьезно, а юмор проявлял лишь в виде бурной и неуклюжей шаловливости. Его бесстрашие, моральное и физическое, доходило до безрассудства. Его умение хранить верность было беспредельно и сочеталось с почти женской силой привязанности и мягкостью обхождения, отчего он смог стать другом на всю жизнь таким разным людям, как Карлейль и Фарадей. Из преклонения перед Карлейлем он не только читал немцев, но и учился в Марбурге и Берлине, где успел сделать открытия в области магнетизма и теплового излучения. Если Гексли стал политиком науки девятнадцатого века, то Тиндаль сделался ее рыцарем без страха и упрека. Его популярные работы написаны в известном смысле даже ясней и проще, чем у Гексли, но они уже, поверхностней и зачастую перерождаются в легковесные воспевания природы. Было почти неизбежно, что эти двое сделаются близкими друзьями.
Тогда же у Гексли завязалась еще одна знаменательная дружба, с Гербертом Спенсером [29] , в то время — помощником редактора лондонского «Экономиста» и одним из самых замечательных людей, каким когда-либо доводилось сочинить добрую дюжину трудов по философии. Отец с младых ногтей приучил его во всем доискиваться до причин, и Спенсер очень рано нашел причину остаться милым чудаком, избрать себе холостяцкую долю и безраздельно предаться страсти теоретизировать обо всем, что бы ни привлекло его цепкий, рысий взгляд. Его увесистая «Автобиография» свидетельствует, что он подходил к себе не менее серьезно, чем к мирозданию, и умел не менее исчерпывающе и многосложно себя толковать. Приобретая знания по преимуществу самоучкой — как тому ни противились снедаемые педагогическим рвением его отец и дядя, — Спенсер усвоил многое из науки и ни слова из греческого; он изобретал (с большим или меньшим успехом) всевозможные усовершенствования — от инструмента для измерения скорости локомотивов до летательных аппаратов; сменил несколько профессий — от школьного учителя до проектировщика мостов. Теперь он постепенно осваивался с сидячим образом жизни и не лишенной приятности миссией объяснять все на свете.
29
Спенсер Герберт (1820–1903) — английский буржуазный философ, один из родоначальников позитивизма, пытавшийся построить систему философии и социологии на основе учения о всеобщей эволюции, которое, однако, трактовалось им слишком прямолинейно. Благодаря общедоступной форме философия Спенсера была очень популярна среди естествоиспытателей во второй половине XIX века, однако дальнейшее развитие естествознания, обнаружившее несостоятельность установок позитивизма, привело к быстрому падению влияния спенсерианства.
Свои способности и вкусы он определял методом исключения, бесстрастно перебирая одно занятие за другим. Он несколько раз пробовал свои силы в опере, однако не мог примириться с такой несуразицей, как то, что действующие лица должны не просто действовать, но и распевать при этом дуэты и трио. Пробовал стать вегетарианцем и воздержался по той единственной причине, что на вегетарианских кормах его стилю угрожало худосочие. Как-то раз Джордж Элиот [30] удивилась, почему это у него при такой усиленной мыслительной работе совсем не видно морщин на лбу.
30
Элиот Джордж (псевдоним Мэри Энн Эванс) (1819–1880) — английская писательница.
— Это, наверно, оттого, что я никогда не бываю озадачен, — ответил Спенсер.
Он обладал почти автоматической способностью к индукции. В своей «Автобиографии» он рассказывает, что факты накапливаются у него в мозгу до тех пор, пока сами послушно не сложатся в обобщение. Как же было такому человеку не взяться за объяснение вселенной!
В 1852 году на съезде Британской ассоциации Спенсер услышал блистательный доклад Гексли об океанских гидроидных, а затем использовал кое-какие из приведенных им фактов в своей работе «Теория популяции, выведенная из общего закона плодовитости, у животных», и один экземпляр преподнес Гексли. Молодые люди определенно произвели друг на друга впечатление.