Дары инопланетных Богов
Шрифт:
— Ко мне? Ты ставишь знак равенства между мной и этими недоразвитыми существами?
— Недоразвитым существом оказался ты! Если бы наши кураторы не дали мне знать, что парень попал в дом неволи, чтобы я вытащил его оттуда, поскольку ты на тот момент без всяких уже сил валялся в одной из своих пещер в горах…
— Я восстанавливал свой головной Кристалл, истратив едва ли не полностью, его ресурс. Я едва не погиб! Едва не стал уже местным трупом. Я не сумел отличить из-за копоти, где он, а где другой, который с ним был одного возраста и комплекции. Мне пришлось буквально воскрешать двух вместо одного! Я спешил, чтобы опередить бесполезную уже суету местных спецслужб на месте взрыва. Когда крылья дотащили меня до моей пещеры, я уже реально окоченевал и через раз дышал от упадка сердечной деятельности.
— Но ведь та трагедия есть результат причинно-следственной связи, запущенной твоей же самодеятельностью.
— Когда я вернулся после восстановления к Инэлии, она спросила: «Кто ты, несчастный путник? Пройди и отдохни в нашем тенистом саду». И вынесла мне пакет со снедью, приняв за нищего. Она не узнала меня! Я ссохся и потемнел как мумия. Моя малышка Икри поначалу пугалась меня, не признавая во мне своего любящего дедушку. А потом плакала, что я столь жутко заболел, и никто не может меня исцелить. Если бы не Мать Вода, это их местное и универсальное лекарство баснословной стоимости, конечно, я бы так и не оправился после того ущерба, что и понёс ради недоразвитых существ. Тут уж материальная щедрость избранника Гелии оказалась очень кстати. Он не скупится ради своей доченьки, а я умею вести домашнее хозяйство экономно и разумно. Наливкой собственного изготовления торгую, плоды нашего обширного сада, опять же, продаю перекупщикам, как и диковинные цветы, выращенные Инэлией. Сами аристократы покупают её растительные диковинки. Мои девочки живут в сытости и в баловстве, благо у них умеренные потребности. А всё же… Возмездие настигло нас с тобой, Хор-Арх, за наше беззаветное служение Родине, а не Паука-Обаи, отступника и честолюбивого безумца. Он полон сил и оптимизма, а мы с тобой выглядим, как два устрашающих уродца…
То, что его обозвали уродцем, не произвело ни малейшего впечатления на Хор-Араха, — Теперь твоя внучка более чем наполовину человек земного типа. Она, полюбив, перестанет тебе подчиняться. Она сильнее матери, но даже и Гелия не захотела подчиниться тебе и уйти в Зелёный Луч. Полюбив землянина, она стала другой, не той девочкой, которая смотрела тебе в рот. Ты считаешь его недостойным, но достоинство в твоём понимании, оно какое? А если и внучка не захочет? Ты так и умрёшь тут, без права возврата в наше Созвездие. Ты разделишь участь Паука. Помни. Человеческая составляющая в ней сильнее уже нашей природы. И ты уже не можешь вмешиваться в события. Не будь ты труслив, твоя Избранница не претерпела бы столь тяжких увечий, её возлюбленный остался бы в живых, а её девочка Гелия родилась бы в мире нашего Кристаллического совершенства. И не прожила бы здесь свою невесёлую жизнь, короткую и несчастливую. Инэлия обладает другой, жертвенной природой. Она вошла бы в Зелёный Луч, искрясь от счастья. А теперь можешь ты представить, что произойдёт с более чем наполовину земной природой твоей внучки в Зелёном Луче? Какую муку она испытает, твоя Икри, не будучи такой, как мы?
— Но тебе ведь открыто, захочет ли она войти в Зелёный Луч?
— То мне неведомо. Ибо это зависит уже не от нас, а от земного человека. — Хагор хлюпал носом от горя или от пронзительной сырости близкого озера. Надвигающийся вечер принёс вместе с сизой мрачностью небес холод. Заиленное прибрежное мелководье оглашалось стеклянно-звучащим хором брачующихся земноводных.
— Ну и сырость тут! Затхлость. Скверно! — раздражался Хагор.
— Прохлада. Свежесть. Хорошо, — дышал полной грудью Хор-Арх, с удовольствием прислушиваясь к скрытому от глаз таинству продолжения жизни со стороны малых тварей.
— Туман-то какой прёт от воды. Ты как тут и выживаешь, не стынешь?
— Озеро дышит. Чуешь, какое чистое у него дыхание?
— Как это вода может дышать? — зло перечил Хагор.
— Вода-то не может, да ведь она жизнью наполнена от поверхности своей до самого дна.
— И где ж тут чистота? В чём она? В мерзких лягах, в вонючей рыбе или в вечно гадящих и изъеденных блохами водоплавающих птицах? — Хагор был подобен маленькому ребёнку, выражающему своё капризное несогласие старшему и терпимому.
— Она в самой их безмолвной душе, в их послушании законам мира.
— Где же и безмолвие? Орут так, что вибрация всю атмосферу вокруг сотрясает.
— Безмолвие —
Лес, росший вокруг, накрытый опустившимся с небес сумраком казался сплошной, непроницаемой и чёрно-фиолетовой стеной. Там, за нею уже кто-то тоненько вскрикивал, шуршал, иногда с треском ломались сучья.
— Не страшно тебе тут? Одному?
— Чего ж в лесу может быть страшного? Зверь зря не нападёт. Если его повадки знаешь, сам не сунешься, где он охотится. А деревья не кусаются.
— Лес не сам по себе страшен, а злодеями, которые в нём бродят. Люди страшнее зверей.
— Ко мне не сунется никто. У меня стража. Летучая.
— Как ты можешь жить в этой вони? Эти собаки настолько нечистые…
— Вонь исходит от ужасных человечьих городов.
— Не скажи. Люди, благодаря своим техническим приспособлениям, хорошо научились маскировать свою вонь и прятать от глаз, куда подальше, свои нечистоты. В городах цветут цветы, играют бликами тысячи окон, особенно на рассвете и закате. Резные башни и мозаичные крыши бесчисленных зданий, затейливых храмов нагромождены не абы как, а следуя определённому и продуманному порядку. Дороги гладкие и удобные для ходьбы и для езды на быстрых и сверкающих машинах. По ночам искусственные огни освещают улицы ярче звёзд, благоухают нарядные женщины, для мужчин открыты сотни увеселительных домов, где вкусная и ароматная еда. Города людей очень красивы. Имею в виду внешний фасад. Всё скверное умело скрыто за стенами.
— Чем и не жизнь, а Хагор? Особенно после бутылочки «Матери Воды»?
— Она уже не помогает мне, не глушит мою боль. Как же болит у меня всё! Глаза не различают цветов, рот не чувствует вкуса того, что я вынужден в него пихать, кожа зудит и трескается, внутренности при малейшем неловком движении как тяжелые булыжники бьют изнутри мои вялые мышцы и скрипучие кости. А травы и настои Инэлии приносят только временное облегчение. Поскольку не телесная моя мука, она другого свойства…
— Не ной! Лети! — властно приказал Хор-Арх, и Хагор подчинился. Хор-Арх долго смотрел ему вслед, пока Хагор, похожий на крылана, не растворился в сумеречном небе. После этого Хор-Арх осторожно спустился вниз к воде. Он заметно выделялся белеющей туникой на фоне почти сплошь чёрных зарослей и скал. И только озеро светилось остаточным светом неба, отражая его в себе. Пока ещё малочисленные, звёзды просовывали свои острые щупальца сквозь обесцвеченную атмосферу, ища тех, кто им поклонялся и возносил оттуда, из непроглядного низа вверх своё восхищение их недосягаемостью, их блистающей красотой. Склонив лобастую голову, опустив длинные руки, маленький и нескладный, похожий на пустынника, высушенного постом, Хор-Арх вовсе не молился Вышнему, как могло бы это показаться случайному свидетелю, будь он тут. Он продолжал то, что и прервал настырный соотечественник, то есть плакал, стоя на берегу лесного озера.
На берегу лесного озера обустроили пляж. Пески планеты имели одну особенность, в зависимости от слагающих местность пород и почв, пески были разноцветные. У озера, расположенного в прилегающей к лесопарку зоне, где сам лесопарк переходил в обычный и дикий лес, пески выглядели розоватыми, и в отсутствии облачности они искрились от включений мельчайшего кварца, отражая в себе молочно-белое светило, если в ясный день. В периоды духоты и жары здесь купались, и моду эту ввели обитатели «Зеркального Лабиринта», они первыми освоили и пляж, и озеро с его неглубоким и песчаным дном. «Мечту» завалили заказами на пошив купальных костюмов и платьев.
Антон предпочитал купаться в горах или в подземном бассейне после тренировок. Проявлял ли он брезгливость, как и Венд, к местным? Нет, конечно. Но обилие людей не располагало к купанию. Зато доктор Франк купался тут часто. Он подсел к Антону, сидящему на поросшем выцветшей травой склоне крутого берега, чуть вдали от песчаного пляжа. Довольный и мокрый доктор растирал себя пушистым местным изделием.
— До чего нежный у них текстиль. Если бы не его чрезвычайная тонкость, я бы сказал, что по своим бактерицидным свойствам он похож на земной лён.