Дарю вам память (С иллюстрациями)
Шрифт:
— Мы — вас? — изумился Иван Андреевич.
А Надя даже ойкнула и тут же закрыла ладошкой рот, потому что Сережа строго прошипел:
— Тш-ш!
— Да. Вы — наша последняя надежда.
— А спросить можно? — Надя подняла руку, как делала это девять лет подряд в школе, хотя и не очень часто.
— Меня? — повернулся к ней Иван Андреевич.
— Нет, песика… Простите, я совсем забыла…
— Пожалуйста, пожалуйста, — галантно взмахнул лапой Мюллер. — Меня устраивает любое имя: Мюллер, собака, дворняжка, песик, псина и даже Кабысдох. Слышал я и такое словечко в Приозерном от одной почтенной дамы. Так какой у вас вопрос, Надя?
— Вот вы говорили, что умеете менять формы тела…
— Да, — кивнул Мюллер и внимательно поднял черно-белое мохнатое ухо.
— А мы? Я не поняла, вы как будто сказали, что у нас тела как у вас, так?
— Совершенно верно.
— Значит, и мы можем меняться?
— Безусловно.
— И можно попробовать?
— Конечно.
— А как это делается? — спросил Сергей и уставился на Мюллера, завороженно открыв рот.
— Очень просто. Нужно только ясно представить в уме тот облик, который вы хотите принять, и захотеть принять его. Ну, кто из вас хочет попробовать?
— Я! — решительно сказал Сергей.
Он встал с кресла, закрыл глаза, сжал кулаки и напрягся, словно делал изометрические упражнения. Сначала он вытянулся на добрый десяток сантиметров вверх, потом разъехались плечи. Голова его осталась прежней и казалась теперь совсем маленькой и детской на мощном торсе.
Надя качнулась вперед от смеха, выпрямилась и закинула голову, отчего копна ее овсяных волос перелетела с груди на спину.
— Ой, не могу! — причитала она.
Заулыбались все, и даже Татьяна Владимировна засмеялась, так неумело, как будто никогда в жизни этого не делала.
— Ну чего, чего? — спросил Сергей. — Обыкновенной трансформации тела не видели?
— У тебя… — заливалась Надя, — у тебя… головка стала совсем птичья!
— И всего-то? — небрежно сказал Сережа. — Сейчас увеличим на пару номеров. Надь, скажешь мне, когда хватит…
Сергей снова зажмурился, надул щеки, и голова его, словно детский воздушный шарик, начала увеличиваться, растягивая черты лица.
Очки, которые до этого момента надежно сидели на Сережином носу, дрогнули. Дужки соскочили с разъехавшихся ушей, и очки упали на пол. Одно стекло осталось целым, второе брызнуло радужными осколками.
— Что же делать? — прошептал Сергей.
— А ничего, — беспечно ответил Мюллер. — Забудь, что у тебя были когда-то очки. Ну-ка, взгляни вокруг!
— Правда, — изумился Сергей, повернул голову направо, налево, как будто хотел убедиться, что видит одинаково хорошо во всех направлениях. — Ну конечно же, — улыбнулся он, — уж если делать новое тело, зачем же вставлять глаза минус три? Интересно как… Надь, а вообще, в целом я как?
— Лучше, — сказала Надя и склонила голову на плечо, критически рассматривая Сергея нового размера. — Потом доведешь перед зеркалом…
— Гм… зеркалом. А где его взять, зеркало? Забыла ты, где мы находимся?
— Ой, правда! А как же без зеркала, это же невозможно! Скажите, — она повернулась к Мюллеру, — у вас действительно нет зеркал?
— О, это совсем не так сложно, уверяю вас. Нам зеркала обычно не нужны, мы всегда храним в сознании свое точное отображение на данный момент, но, если вы представите себе, что ваша ладонь отполирована до зеркальной поверхности, вы сможете в нее посмотреться, как в зеркало. Ну, смелее!
— Боюсь! — сказала Надя и спрятала руки за спину.
— Экая ты у меня дурочка! — сказал покровительственно Сергей.
То ли и голос его претерпел определенную трансформацию, то ли это всего лишь показалось землянам, но заговорил теперь Сергей почти басом. Он вытянул перед собой руку, повернул к себе ладонью, и ладонь вдруг стала зеркальной.
— Может, мало тебе зеркало? Сейчас сделаем побольше.
Он прикрыл глаза, и ладонь его разъехалась, одновременно делаясь все более плоской.
— О господи, — вздохнула Татьяна Владимировна, — это что ж такое творится?
Она закрыла глаза, качнулась вперед, выпрямилась, снова качнулась и вдруг буратиний ее нос явственно втянулся, кончик его стал толще и задорно закурносился. При этом лицо ее покраснело, как у девчонки.
— Браво! — сказал Александр Яковлевич и стал с видимым интересом рассматривать лицо женщины.
Павел внезапно почувствовал веселое спокойствие. Спасти миллионолетнюю цивилизацию — это вам не фельетончиками пробавляться о службе быта. На секунду мелькнула было мысль о невообразимых пространствах, отделяющих его от того, настоящего Павла, стеснила грудь, но тут же исчезла, отогнанная фантастичностью окружающего.
— Ну так что же, друзья? — спросил Иван Андреевич, обращаясь сразу к собаке и молчавшим до сих пор Старичку, Штангисту и кошке. — Что прикажете нам делать?
— Позвольте мне извиниться за моих братьев, — Мюллер кивнул на молчаливую троицу, — но они сейчас выступают в качестве передатчиков. Старичок транслирует на всю планету каждое слово нашей беседы, кошка передает изображение, а молодой человек — анализ ваших эмоций. Еще немного — и все жители нашей планеты будут знать ваш язык так, как знаете его вы. Теперь о вопросе, который вы задали, Иван Андреевич. — Собачонка, казалось, слегка улыбнулась. — Боюсь, что вы не совсем поняли: не мы будем приказывать вам, что делать, а вы нам. Вы будете решать, что делать, как и когда. Вы и только вы. Иначе, уверяю вас, незачем было и огород городить.
От этой домашней, далекой фразы повеяло на Павла уютом. Огород городить. Хорошо, что уговорил мать не сажать в этом году картошки. Сколько им вдвоем, в конце концов, нужно…
Никто не уполномачивал Ивана Андреевича возглавлять их группку, не был он даже самым старшим по возрасту, но роль эту он принял на себя как нечто само собой разумеющееся. Раз нужно помочь — помогут. Они же советские люди, интернационалисты, и сердца их всегда открыты чужой нужде и чужому горю. Иван Андреевич вдруг вспомнил, как рвался еще до войны в далекую Испанию помочь республиканцам, что сражались тогда с Франко и международным фашизмом.