Дата собственной смерти. Все девушки любят бриллианты (сборник)
Шрифт:
Уже половина одиннадцатого. Мы должны были отчалить час назад.
Что, черт возьми, происходит?
Зоя курила сигарету за сигаретой. Выйти бы, спросить… А вдруг там Илюха шляется? И на нее навалится? Нет, придется здесь сидеть до последнего. Можно пока клюкнуть пивка – как, говорится, для рывка… Нет, с этой челночной работой она точно когда-нибудь спятит! Вдруг по «Катьке» сейчас идет тотальный шмон? Ведь было такое, тетки рассказывали, – когда проверяльщики из Москвы понаехали… Тогда у всех отобрали все до последнего центика. Хорошо, хоть уголовку не завели… Неужели и сегодня такая же
Зойка была «челноком» со стажем. Последним, можно сказать, из могикан. Мало их таких сейчас осталось. Вон и пароход идет полупустым. В каюте на четверых она одна.
За восемь лет чего только с ней не творили – казалось, ко всему могла привыкнуть. А до сих пор, как «лох», нервничает, когда проходит таможню, пасс-контроль – с той ли стороны, с этой. Нервничает, когда судно – вот как сейчас – все собирается отвалить, да никак не отвалит от причальной стенки.
К половине двенадцатого Зоя уже принялась за мартини. Стоят, стоят, они все еще стоят! Или уже нет? По теплоходу прошла дрожь. Зойка выглянула в иллюминатор. Между пирсом и бортом протянулась пятиметровая полоса черной воды. Ура – поехали! За это стоит выпить.
Зойка налила себе еще мартини.
В дверь робко постучали. Теперь можно открыть, Илюха точно остался на земле. Зоя рывком распахнула дверь. На пороге стояла новенькая. Бледная как смерть, но с сияющими глазами.
– Добрый вечер! – приветливо поздоровалась она. – У меня билет в эту каюту.
Как хорошо, что Зоя крепко спит! Две бутылки из-под пива стоят на полу, и мартини она выпила почти литр – Тане досталось чуть на донышке пластмассового стаканчика. Вот крепкие эти «челночницы» – сколько влить в себя могут! Можно позавидовать. Она с такого количества сразу бы кони двинула.
Таня вслушалась в мерное Зоино похрапывание. Громко окликнула ее по имени. Та даже не пошевелилась.
Таня осторожно открыла свои сумки. Пора, наконец, повнимательней посмотреть, что там лежит.
Теперь приключение на таможне вспоминалось со смехом. Несколько нервным смехом, надо сказать.
– Откройте сумки, – приказал рыжий таможенник.
Вся трясясь, она потянула «молнию» и закрыла глаза. Едва таможенник скосил глаза в первую сумку, в комнату для досмотра, не постучав, сунулся какой-то молоденький милиционерик. Милиционерик не растерялся от грозного взгляда таможенника и что-то прошептал тому на ухо.
И Рыжего как подменили!
Она сразу стала не «гражданочкой», а «сударыней». О досмотре речи уже не было. Таможенник сам закрыл ее сумки и препроводил в зал с табличкой «VIP». ВИП! Вы подумайте – ВИП! Она уже приготовилась к камере!
Она откинулась на спинку кожаного «виповского» кресла.
В зале она была одна. Сумки стояли на шикарном ковре.
Внутри у Тани все дрожало.
Тот самый таможенник лично принес ей чашку шикарного кофе, а потом проводил до трапа, юля и беспрерывно извиняясь. Таня ничего не понимала, но все происходящее ей нравилось. Неясным осталось также, почему на прощание Рыжий подобострастно сказал: «И папе вашему – низкий поклон».
Полковник запаса Ходасевич, беспрерывно куря и расхаживая по своей однокомнатной московской квартирке, набирал и набирал номер полковника Козьмина.
Тот взял трубку – причем в своем служебном кабинете! – только в половине двенадцатого ночи. Не торопился домой эксперт…
– А-а, работодатель!.. – весело отозвался Козьмин. – Вот, сижу, на тебя халтурю. Кто б мог подумать, что на старости лет буду работать за бутылку!
– Что удалось установить? – рявкнул Ходасевич. – Говори быстро, у меня очень мало времени.
Было в тоне друга (и бывшего начальника) что-то такое, что полковник Козьмин перестал шутить и принялся докладывать – быстро, четко, тщательно формулируя:
– Письмо напечатано на принтере «Лексмарк 2050», выпущенном в июле 1994 года… Ни одного принтера этой партии в Россию легально, – Козьмин подчеркнул слово «легально», – не поступало…
Пауза.
– Дальше! – рявкнул Ходасевич.
– Бумага произведена на финской фабрике…
– Черт с ней, с бумагой!..
– На письме отпечатки пальцев двух человек…
– Стоп! Ты сказал – двоих?
Двоих… Юлия Николаевна – раз. Таня – два. Сам он взял письмо так, чтобы не наследить… Значит, они никому письмо не показывали и ни один человек его не читал. А автор?
– Двоих, – решительно ответил Козьмин.
– Ты уверен?.. Может быть, пальчики «затоптали»?.. Может, смазаны?..
– Похоже, что нет, Валерий Петрович… – Козьмин оцепенел от Валериного тона и даже стал, словно в начале их службы, называть его по имени-отчеству.
Что же это получается? «Княжна» писала письмо в перчатках? Ай да бабуленька!
– Дальше!
– Письмо написано русским по происхождению, с детства воспитывавшимся в русской языковой среде…
– Та-ак…
– Дальше начинаются вероятности, Валерий Петрович…
– Сам знаю! Говори!
– С вероятностью 95 процентов автор – мужчина. С вероятностью 90 процентов – его возраст от 45 до 60 лет…
– Ты уверен?
– Я же сказал – с вероятностью…
– Да, извини…
– Скорее всего автор – с высшим образованием, высоким уровнем интеллекта… Экстраверт… Бреда, маниакальных идей, психических отклонений, синильности не выявлено…
– Еще?
– Пока все. Послезавтра будет полная картина. А когда прикажете получить джи…
Но Валера, даже не дослушав, не сказав «спасибо» и не попрощавшись, швырнул трубку. Это было так на него не похоже!
Ходасевич тяжело опустился в кресло и уставился за окно невидящими глазами.
«Значит, нет никакой старухи-княжны.
Я так и думал…
А кто тогда есть?
Мужчина, родившийся и выросший в России. С высшим образованием, высоким уровнем интеллекта и безо всяких психических отклонений. Лет сорока пяти – шестидесяти. Он пишет Юле из Парижа и вовлекает мою Танечку в странную игру. Опасную игру».