Давай уйдем вместе
Шрифт:
Каркуша всхлипнула. Через какое-то время Светлана Николаевна тоже всхлипнула.
– Не плачь, – шепотом попросила Катя.
– Тогда и ты не плачь, – отозвалась мама.
Внезапно сердце Каркуши сжалось в маленький комочек, потом она почувствовала, как горячая волна захлестнула все ее существо, и ей вдруг стало так жалко маму, как не было жалко никого и никогда.
– Хочешь, я подвинусь? – тихим шепотом спросила девушка.
Мама не ответила, но Катя увидела, что она кивнула, но так робко и неуверенно, будто боялась, что дочь передумает и прогонит ее.
– Мама! – выкрикнула Катя, нарушая данное себе слово. – Мамочка!
Прижимаясь всем телом к маме, Катя чувствовала, как часто и гулко бьется ее сердце.
– Ложись! Хочешь, я тебе чаю горячего принесу? – Катя руками вытирала слезы с маминых щек.
– Нет… Давай лучше потихоньку проберемся на кухню и съедим по тарелке борща. Я сегодня такой классный борщ сварила, а ты даже не попробовала.
– Здорово ты придумала! – сказала Каркуша, скидывая с себя одеяло. – Я с утра съела только одно яйцо, представляешь? Совсем забыла, что люди должны хотя бы иногда есть.
Как две бесшумные тени мать и дочь проскользнули на кухню, включили зеленый ночник. Действуя почти на ощупь, Светлана Николаевна достала из холодильника белую эмалированную кастрюлю, зажгла плиту.
Спустя десять минут мать и дочь уплетали за обе щеки горячий, ароматный и необыкновенно вкусный борщ. Две горбушки они щедро натерли чесноком и посыпали сверху крупной солью.
7
И хотя Катя заснула уже в седьмом часу утра, проснувшись, она с трудом вспоминала события минувшей ночи. Словно это был всего лишь сон, причем воспоминания о нем вызывали в душе девушки досаду и раздражение. От той нежной жалости, которую она испытывала к матери, и следа не осталось. Будто не было ни горячих слез, ни разговора по душам, ни борща на темной, освещенной лишь слабым зеленым огоньком кухне. Что-то в ее душе за эти несколько часов изменилось. Причем изменилось круто и непроизвольно. Катя ясно чувствовала это и не испытывала ни разочарования, ни даже намека на сожаление. На смену нежности и жалости с удвоенной силой пришли обида и злость. И надо сказать, что такие резкие перепады настроения вполне соответствовали неуравновешенному и изменчивому характеру девушки.
«Сплошные фальшь и ложь. От первого до последнего слова. Нашла дурочку! Съешь, доченька, борщика! Ах, доченька! Ты в детстве была такой слабенькой, так часто болела! Я люблю тебя больше всех на свете! Даже больше Артема! Как же! Так я тебе и поверила! Сейчас пойду и выскажу ей все прямо в лицо, чтобы не думала, что меня так легко купить!» – думала Катя, открывая дверь большой комнаты.
К счастью, родители уже ушли на работу. Артема тоже не было дома. Телефонный звонок раздался в тот самый момент, когда Каркуша выдавливала из тюбика пасту на зубную щетку. Тюбик был почти пустым, поэтому Кате, чтобы покрыть зубную щетку полоской пасты, приходилось жать на него с силой.
– Кто там еще? – Каркуша швырнула щетку в раковину. – Зубы, блин, почистить не дадут!
Катя выключила кран. Почему-то ей ужасно не хотелось подходить к телефону. Но, пересилив себя, девушка все-таки сняла трубку.
– Алло!
– Кать, привет!
Это была Люся Черепахина.
– Привет, – сказала Каркуша. – Как дела?
– Нормально. Ну… ты как, придешь ко мне сегодня? – спросила Черепашка так, будто у них существовала какая-то давняя договоренность.
Каркуша в замешательстве медлила с ответом.
– К тебе? – наконец отозвалась она.
– Забыла! – с досадой выдохнула Люся. – Я так и знала! Вот всегда так! Как будто бы мне больше всех надо! А как же письмо?
– Письмо? – срывающимся голосом переспросила Катя. – Какое письмо? – Девушка чувствовала, как кровь резко ударила в лицо, стало трудно дышать, в глазах появилась противная рябь. Но откуда? Откуда Люся могла узнать про письмо?
– Что с тобой? – искренне недоумевала Черепашка. – Ну… помнишь, мы в последний день четверти договорились собраться у меня в конце каникул и написать письмо директору школы?
– Это жалобу, что ли, на Люстру? – вспомнила наконец Каркуша, выдохнув с облегчением.
– Ну слава богу! Так ты придешь?
– Знаешь, Люсь, я не смогу, наверное… Понимаешь, я заболела, – соврала Катя.
– А что с тобой? – В голосе Черепашки слышалось искреннее участие. – Что-то серьезное?
– Да нет, – протянула Катя. – Простыла.
– А, понятно… Ну тогда лечись. – Черепашка явно была разочарована. – Просто хотелось, чтобы были все. Ну ладно, мы тогда сами напишем, а ты потом подпишешься, хорошо?
– Конечно. – Катя обрадовалась, что Черепашка не стала ее уговаривать.
Сейчас школьные проблемы казались ей чем-то далеким и ненастоящим и к ней, к Кате Андреевой, не имеющим никакого отношения.
«И все-таки нехорошо получилось, – ругала себя Каркуша, положив трубку. – Наверное, надо было пойти. Но ведь я правда очень плохо себя чувствую. Конечно, я не простыла, но почему, когда человек простужается, это считается уважительной причиной, а если он скажет, что у него болит душа, все только посмеются?»
Ангелина Валентиновна, по прозвищу Люстра, была классной руководительницей Каркушиного класса. Она преподавала русский язык и литературу. В третьей четверти по литературе Люстра выставила всему классу тройки. Эта была мера наказания. Где-то в середине четверти семь человек не сдали в срок домашнее сочинение на свободную тему. А в результате пострадали все, даже отличница и поэтесса Снегирева, которая уверенно шла на медаль. У Юрки Ермолаева тоже по литературе всегда были одни пятерки, да к тому же и он, и Снегирева написали это дурацкое сочинение. Написала его и Каркуша, и Люся Черепахина, и Геранмае, да почти все написали… И разве это справедливо, что из-за семерых учеников пострадали все! Вообще-то, когда Люстра в последний день четверти объявила о своем решении выставить всему классу тройки, ребята просто обалдели. К тому времени они уже забыли о том происшествии. Они-то забыли, а вот Люстра и не думала забывать!
И вообще у этой Люстры в последнее время крыша съехала. На одном из уроков она ударила Володю Надыкто указкой по голове за то, что он «не слушал ее, а пялился весь урок в окно». Тогда еще разгорелся жуткий скандал. Мама Вадима приходила в школу, разговаривала с директором, грозилась написать жалобу в Департамент образования, но почему-то передумала. Теперь же ребята твердо решили положить конец этому беспределу. Кто-то призывал пойти к директору в последний день четверти, но рассудительная Галя Снегирева предложила сделать все по уму: четвертные оценки им уже все равно не удастся исправить. А тогда стоит ли спешить? Может, лучше собраться всем у кого-нибудь дома в конце каникул и в спокойной обстановке написать письмо на имя директора школы. А потом, если директор не отреагирует на письмо и не примет надлежащих мер, они напишут в Департамент образования и в Министерство образования, если потребуется, тоже пошлют письмо! Ребята избегали слово «жалоба», предпочитая ему нейтральное «письмо». И в нем, в этом письме, они грамотно изложат все свои претензии и пожелания.