Давите их, давите
Шрифт:
– Приедут они отсюда: со стороны старой дороги машины не прорвутся. Пойдут здесь, одна за другой, ни разъехаться, ни обогнать, верно?
– Вернее не бывает, - Саныч поскреб затылок.
– И что?
– Ты мне двоих ребят выдели, с топорами, я им скажу: что.
– Понял, - улыбнулся Саныч.
– Главное, чтобы ребята загодя все подготовили, чтоб одним ударом в нужный момент елки свалить. Да погуще ветвями. Вот тут наш резерв и сыграет.
– Разбегутся, боюсь.
– Далеко не убегут, - заверил Саныч.
– Здесь по обе стороны
Мы вернулись в усадьбу.
На крылечке Яна красочно жаловалась Прохору, как я ее продавал охраннику.
– Яну перед боем в подвал запрем, - шепнул мне Саныч,
– Вот ты и запри, - усмехнулся я.
– А что же делать?
– Есть одна мыслишка, попробую.
– Со двора ни на шаг, - строго сказал Саныч, запрягая лошадь.
– Оружие из рук не выпускать. Мы скоро вернемся. И чтоб обед был готов, по полной программе, с вином, цветами на столе и закусками. Если Андрей заскочит, пусть обождет.
Мы забрались в телегу и поехали в деревню.
– Едем за приданными нам частями, - туманно пояснил Саныч, - в лице старого вояки деда Пиди.
– Вот это кликуха, - удивился я.
– Никакая не кликуха. Елпидифор его зовут. Полностью. А Падя - по-уличному.
– А к чему нам этот… Пиндя?
– Пидя, - терпеливо поправил Саныч.
– Пиндя - это совсем другое. По-уличному.
Дедов дом, несмотря на осень, был распахнут настежь. Из окон на всю улицу неслась стрельба, женские визги и веские слова товарища Сухова: «Эт-точно!» - по телевизору «Белое солнце» крутили.
Саныч постучал кнутом по стеклу, и дед выбежал на крыльцо - маленький, но шустрый. Похожий на пощипанного, но задиристого петушка.
Саныч что-то нашептал ему в ухо. Дед слушал, вылупив глаза, мотал бородой - сперва вправо-влево, не соглашаясь, потом - вверх-вниз, с удовольствием. Глаза его загорелись, дед стал подпрыгивать в нетерпении. Я подошел поближе, поздоровался.
– Вот что ребята, - веско начал дед, а товарищ Сухов из телевизора продолжил: «Пулемет я вам не дам».
– Я из пулемета, - признался дед, - самогонный аппарат сделал. Но кой-чего найдется, чем супостата приветить. Саныч!
– Он шустро засеменил к сараю, - Отворяй ворота.
Дед нырнул в сарай, и оттуда полетели во двор старые рваные телогрейки, мешки, дырявые валенки, расколотая ступка, ржавое корыто, кособокий самовар, чугунок с отколотым краем…
– Это все?
– спросил я и покачал головой.
– Не пойдет.
Саныч усмехнулся и тоже исчез в сарае, крикнул оттуда:
– Распахивай до конца. Придержи створку.
И они с дедом выкатили во двор… противотанковую пушку.
На стволе ее висели драные дедовы штаны, она вся была в курином помете, соломе и перьях - но настоящая.
Вот это резерв!
Дед с гордостью протер орудие штанами.
– Во так вот! Бабка все грозилась: утопи ты ее от греха. А я говорю, пригодится.
– А снаряды?
– спросил я.
– Только три осталось, - сокрушился дед.
–
Мы выкатили пушку на дорогу и прицепили к телеге. И дед тут же выкатился из избы. На нем были выгоревшая гимнастерка, вся в орденах и медалях, подпоясанная солдатским ремнем, и галифе, заправленные в валенки. Через руку, как лукошко, висела на ремешке зеленая каска с красной звездой. Из каски торчало горлышко бутылки, заткнутое газетной пробкой - не иначе с горючей смесью. А ведь это мысль!
Дед свалил в телегу снаряды, плюхнулся на них и скомандовал:
– Трогай!
Мы тоже уселись в телегу и покатили по деревне. А за нами прыгали по ухабам пушка. И никого это вроде особо не удивило. Только бабы перекликались по огородам:
– Глянь, Матвевна, Пидя с рэкетом воевать намылился!
– Вот борзой-то! Евменовна узнает - задаст старому.
– Гляди, гляди - сама бежит!
Из проулка выскочила дедова бабка, поставила на землю ведра и, выпростав из них коромысло, ринулась за нами, держа его над головой.
Дед проворно нахлобучил каску, съежился и пригнулся. И если бы Саныч не погнал лошадь, у нас уже были бы потери в личном составе. Этакую бабку да нам бы в строй.
Евменовна скоро поняла, что с лошадью ей не тягаться, остановилась и пустила вдогон трескучую очередь нелитературных оборотов.
Дед тоже понял, что опасность миновала, показал бабке кукиш и отвернулся.
Во так вот, стало быть!
Под восторженный Янин визг мы загнали пушку во двор, укрыли мешками, пошли обедать.
– После обеда позицию будем оборудовать, - распорядился дед Пидя, когда мы сели за стол.
– Основную и запасную. А как же! Хорош борщец. Наваристый! И хозяйка хороша. Укрытие отрыть. Бруствер навалить. Во - всыпь-ка еще половничек. Али два уж заодно. Опять же маскировку наладить. Ориентиры наметить. Во так вот!
Первый ориентир дед сразу после обеда наметил - лежанку за печкой. И если он так же хорошо стреляет, как храпит, - победа будет за нами. Саныч даже за печку обеспокоился - выдержит ли?
– Ну что, вызываем Махнотино войско на бой? Пиши заявление в горотдел, - сказал я Санычу.
– Отдашь его Андрею. Он знает, что с ним делать: кому доложить, кому показать, кому просто проболтаться.
– Боязно, - признался он с улыбкой, разглаживая тяжелой ладонью листок бумаги.
– Поздно уже бояться. Биться пора пришла. Значит, я так думаю. Мы с тобой в центре, у орудия останемся. Ребят своих на две группы разделишь. По двое, по трое пусть по обочинам засядут, с бутылками. А основные силы сразу после артподготовки бросим на перехват и захват. Яна с Прохором подстрахуют нас с тыла, меня все-таки этот участок беспокоит, подобраться кустами можно вплотную.