Дай бог каждому
Шрифт:
– Ах вон за что… – У меня отлегло от сердца. – В зеркала-то, конечно, смотреть надо…
– Хорош болтать! – зашипели на меня со всех сторон. – Иди уже, иди, не зли Инспектора!
И я пошел к калитке. Взялся за ручку, на миг закрыл глаза и прошептал молитву: «Господи наш, Спаситель, единый в трех, Эллибраун, Переводсанглийского и Татьянасмирнова, ниспошли мне удачу!» А затем решительно распахнул плетеную калитку, взбежал на инспекторское крыльцо и уставился на дверную табличку.
«Инспектор – три звонка, Инспекторша – два звонка, дети и секретарши – один звонок».
Я аккуратно потянул за веревку колокольчика – так, чтоб, не дай Господь, не прозвонил более одного раза.
Тут же дверь распахнулась, и я увидел в сенях дородную тетку в кокошнике.
– Вы пришли в дом Инспектора, нам очень дорог ваш визит, – лениво прошамкала тетка слова этикета. – Как вас представить?
– Представьте, что пришел Мигель-пастух, сын Марии, для сдачи экзамена по вождению, – заученно отчеканил я.
– Что-то больно молод, а туда же, в ведуны, – проворчала зловредная тетка, осматривая меня. – Двадцать один-то есть?
– Весною стукнуло… – Я потупился. – Мне семью кормить надо, мать у меня и два брата мелких…
– Ну, входи уж тогда, не топчись в дверях… – Тетка посторонилась и крикнула в комнаты: – Мигель-пастух, сын Марии! – и тут же наябедничала: – В двери мешкался, открытою держал долго, злых сквозняков радиоактивных напустил, поди, в хату…
«Вот ведь подлюга!» – опешил я, но ничего не сказал, только сжал челюсти.
2. Знаки
Кабинет Инспектора впечатлял. Первое, что бросалось в глаза, – мохнатая паучья шкура, распятая на стене. Это был просто огромный паук-шатун, я таких здоровенных никогда не видел – ни на нашем хуторе, ни даже в Музее мегаполиса. Паука в неволе держать нельзя, вырвется – перережет половину мегаполиса. А убить паука и вовсе никак невозможно – это к страшной беде. Ну а перед своей смертью паук зарывается глубоко в землю, так что выследить паука в дикой зоне – дело гиблое.
Ярко пылали свечи в бронзовых картриджах и недобро сверкали угольки в ксероксе, сложенном из силикатного кирпича. Беленные стены были изрисованы знаками. Над ксероксом висели крест-накрест два булатных галстука в ножнах, а выше располагался большой портрет Мэра мегаполиса – тончайшей работы угольком по побелке. Квадрат с портретом сильно выдавался вперед – значит дом был очень старый, раз столько Мэров забеливали и перерисовывали заново.
Сам Инспектор оказался толстым, лысым и неприветливым. Был одет он в серый халат и ворочал кочергой в ксероксе.
– За ваше здоровье! – поприветствовал я его и постарался склониться как можно ниже.
– Готов к экзамену-то? – ворчливо спросил Инспектор, не поворачиваясь.
– Готовился, ваше благородие…
Инспектор отложил кочергу, отряхнул ладони и цепко глянул на меня.
– Что такое управлять удачей? – спросил он с ходу.
– Ну, это если… – начал я.
– Без «если»! – строго оборвал Инспектор. – Точное определение.
– Виноват, ваше благородие. Управление удачей есть доставшаяся нам от Предков совокупность теоретических правил и практических навыков, которая позволяет предсказать грядущее, истолковать прошедшее и выбрать наиболее удачный путь.
– Наиболее удачный путь – в настоящем… – поправил Инспектор, задумчиво глядя сквозь меня. – Кто называется ведуном?
– Ведуном называется человек, сдавший экзамен, получивший Талисман удачи и право выходить за окружную мегаполиса на местность в дикие места.
– В самостоятельном порядке или для вождения, – ворчливо поправил Инспектор. – Сколько спутников позволяет водить с собой категория «В»?
– До трех, ваше благородие…
– До трех спутников старше восемнадцати лет… – поправил Инспектор. – Неуверенно, неуверенно отвечаем. Ладно, о’кей… – Он кивнул на стену. – Покажи знак Силы?
– Вот.
– Знак Ума, Чести и Совести?
– Вот.
– Знак Радиации?
– Э-э-э… Сейчас найду… А, вот они, все тридцать три: зараженная местность, зараженное место, зараженные ветры, зараженные вещи, зараженная дичь, зараженный галстук, зараженные люди, зараженные хаты…
– Достаточно, – проворчал Инспектор. – Черная мошка, перебежавшая дорогу?
– Пути не будет… – насторожился я такому простому вопросу.
– Что?! – гневно вскричал инспектор. – Любую дорогу? В любую погоду? А в полнолуние?!
– Как бы… вроде бы… да, тоже… – растерялся я.
– «Если», «вроде», «как бы»… – возмущенно передразнил инспектор. – Что за неуверенный лепет?
– Виноват, ваше благородие, пути не будет в любую погоду при любой луне на любой дороге в совокупности и без исключений!
– И еще в двери топтался, сквозняка напустил… – припомнил Инспектор.
– Секретарша меня не впускала! – обиделся я. – Все расспрашивала, сколько лет, и все такое…
– О’кей, – махнул рукой Инспектор. – Посмотрим, как площадку сдашь.
– И все? – вырвалось у меня. – И больше ничего по знакам спрашивать не будете?
– Иди! – повелительно махнул рукой Инспектор.
– За ваше здоровье! – с восторгом поклонился я на прощание.
На сердце стало легко и радостно. И я уже развернулся, чтобы уйти, но тут меня прошибло потом. Я искоса глянул на Инспектора – тот внимательно на меня смотрел.
– Где у вас зеркало, ваше благородие? – спросил я.
– Вот именно… – проворчал Инспектор. – Слева у косяка посмотришься.
3. Площадка
Продраться сквозь кактусовую гряду оказалось нелегко, а вот площадка оказалась почти такой же, как во дворе Наставника. В центре площадки стоял задумчивый Инспектор. Не тот, что принимал знаки, другой, моложе, – видать, его сын.
– За ваше здоровье! – поклонился я низко-низко. – Мигель-пастух, сын Марии, пришел сдавать экзамен.
– Это которой Марии? – обернулся молодой Инспектор. – Которая из восемнадцатого квартала, парализованная?
– Никак нет, ваше благородие гражданин Инспектор! – помотал я головой. – Мы из сто сорок третьего квартала мегаполиса.