Дай мне руку
Шрифт:
— Нормально, — скривился маг, — пока. Господин, — он поклонился и исчез, Вера с ожиданием посмотрела на министра Шена, он вздохнул и положил вилку, с досадой посмотрел на Веру и неохотно сказал:
— Это такое проклятие, кто берёт мою еду, тот ею давится.
— А это вы как заработали? — округлила глаза Вера, министр опять взял вилку, покопался в тарелке.
— Двоюродный брат наградил. Есть такой цыньянский праздник, День Семьи… скоро будет, кстати. В этот день принято всей семьёй ходить в храм Со Ра и Сэ Ра, покровителей семьи. И считается, что если в этот день в храме о чём-то попросить члена семьи, то он обязан помочь или как минимум, попытаться, некоторые этим поверьем нагло пользуются, выпрашивая у родственников гораздо больше, чем они хотели бы дать. Богатые и влиятельные люди стараются
Вера закрыла лицо руками и рассмеялась, министр криво улыбнулся, медленно выбрал тефтельку, прожевал и развёл руками:
— Я тогда владел винокурней, об этом все знали. Я путешествовал в Маялу за год до того, попробовал в одном селе местное фруктовое вино, мне понравилось и я купил всё производство, обновил оборудование, увеличил объёмы и к следующему сезону уже имел прибыль. Из-за доставки телепортом напиток по цене выходил элитным, я в начале сезона навестил десяток богатых знакомых и подарил по паре бутылок, чисто в коммерческих целях, эта акция себя окупила, дальше продажи пошли уже на слухах, больше я никому ничего не дарил. А мой брат, видимо, решил, что я всегда всем вино раздавать буду. От кредита отказался, сказал, что и за три месяца не выплатит, слишком дорого. Я предложил ему помочь найти подработку на каникулы, он сказал, что работать не хочет. Я спросил его, почему он решился на такой дорогой праздник, если его семья не может себе это позволить, и намекнул, что при желании можно уложиться и в более скромную сумму без потери качества. Он сказал, что хочет именно это вино и именно бочку. — Министр замолчал, посмотрел на Веру: — Что бы вы ответили?
— В моём мире такую ситуацию трудно представить, — невесело улыбнулась Вера, — ну или мне просто везёт с окружением. И что вы сказали?
— Я тогда плохо говорил по-карнски, — усмехнулся министр. — Я переспросил, правильно ли я понял, что он хочет, чтобы я за свой счёт поил его друзей. Он сказал, да. Я спросил, что заставило его думать, что я буду так необоснованно щедр. Компания поняла, что я не в курсе про праздник, они стали мне объяснять. До меня дошло, зачем они меня вообще сюда потащили, и я сказал, что раз уж это такая традиция, то я, так уж и быть, дам ему денег на это вино, но на праздник не пойду, и что я очень надеюсь, что и он, и его друзья этим вином подавятся. А всех присутствующих я жду завтра утром на Восточной площади, где уделю каждому ровно по полминуты на обучение уважению к чужой свободе воли.
Он увидел недопонимание на её лице, пояснил:
— На Восточной площади есть большой круг, на котором стоит заклинание полного подавления магии, там обычно проводят дуэли и научные опыты, в народе эту площадь называют дуэльной. «Жду утром на Восточной площади» — одна из формулировок вызова.
Он замолчал, стал копаться в тарелке, Вера тихо сказала:
— И?
— В Карне слабая фехтовальная школа, — криво улыбнулся министр, — а я в том году второй раз стал чемпионом мира, так что… для пущего воспитательного эффекта дрался пустыми ножнами, так можно. Поотбивал каждому обе ладони и разбил губы, чтобы вино пить приятнее было. Ну и всё, я забыл про этот случай. Через несколько лет меня опять попытались поймать на незнании традиций, уже в другом храме, а я напрямую в лоб отказал. Тогда ко мне подошёл жрец и сказал, что я совершенно не учусь на ошибках, одно проклятие от Со Ра и Сэ Ра уже ношу, а мне всё мало. Я сказал, что не заметил, он посмеялся и пригласил приходить, когда замечу. Я пришёл лет через… когда Двейна купил, короче. Жрец мне объяснил, что теперь любой, кто возьмёт мою еду, ею подавится или отравится, в зависимости от того, насколько мне жалко. И это проклятие не снимается, боги семьи не наказывают, они воспитывают, поэтому есть мою еду без последствий можно только в том случае, если мне вообще ни капли не жалко.
— И такое было три раза в жизни? — неверяще улыбнулась Вера.
— С Двейном — да, — буркнул министр. — Мне поначалу даже нравилось, это было так удобно, что никто не возьмёт моё… а вот недавно стало напрягать. Я даже ходил опять в столичный храм, но жрец сказал, что это не снимается, никак, пока не изменюсь я сам, каждый вот такой случай будет служить напоминанием о том, что я всё ещё злой, мелочный и жадный, даже в отношении семьи.
— Жесть, — прошептала Вера, покопалась в тарелке, опять подняла глаза, — вам реально жалко было несчастную тефтельку?
— Я просто не люблю, когда трогают моё, — мрачно ответил министр, — и вообще считаю, что боги должны наказывать тех, кто так нагло просит, а не тех, кто отказывает. Если у меня есть деньги, это ещё не значит, что я готов ими разбрасываться, пять процентов для такой суммы это вполне по-божески.
Вера закрыла глаза ладонью и тихо рассмеялась, покачала головой, вздохнула и опять посмотрела на министра:
— А вы не пробовали убрать из рассуждений цифры? Всё становится гораздо проще и понятнее. Не «троюродный дядя занял десять тысяч на два месяца», а «родственник занял денег на время».
— Абсолютно не проще, — поморщился министр, — как я могу принять решение, если не знаю сумму и срок?
— Закройте глаза, — вздохнула Вера, он пожал плечами и закрыл, — сколько тефтелек на блюде?
— Двадцать семь, — без раздумий ответил министр, Вера ахнула:
— Вы их считали, что ли?
— У меня просто такая память, я всё считаю, автоматически — окна, фонари, шаги, всегда. — Вера тихо переложила одну тефтельку с блюда к себе на тарелку, сказала:
— А теперь сколько?
— Двадцать шесть, — иронично улыбнулся министр, медленно открывая глаза и глядя на Веру.
— Вы на них даже не посмотрели.
— Шутите? На вашей тарелке было две, стало три. Откуда же она взялась?
— Пожалуй, я верну её обратно, — невесело улыбнулась Вера.
— Не надо, — поморщился министр.
— Я возьму себе такую же из кастрюли, — она потянулась за тарелкой, он повысил голос:
— Не надо, ешьте.
— Я не хочу рисковать, — улыбнулась Вера, вставая.
— Мне не жалко, — прошипел министр.
— Я вам верю, — кивнула она и дёрнулась от завибрировавших на локте «часов истины», она успела забыть о них. Министр понимающе усмехнулся и тихо, ехидно сказал:
— Я знаю, что вы пили из моей чашки. И с вами ничего не случилось.
Вероника поражённо замерла, зажмурилась и медленно села обратно, подпёрла лоб рукой и глухо спросила, глядя в стол:
— Как вы узнали?
— На записи слышно, как вы меняете их местами. И чашки, вообще-то, разные — это цыньянский сервиз, там не бывает двух одинаковых предметов. И если бы вы были чуть внимательнее, вы бы заметили, что я потом их обратно поменял.
Вера зажмурилась и закрыла глаза ладонью, ей было стыдно и смешно, министр тихо рассмеялся, довольным голосом шепнул:
— Приятного аппетита, госпожа Вероника, — и застучал вилкой, она тяжко вздохнула и открыла глаза, но голову не подняла, увидела на своей тарелке ещё одну лишнюю тефтельку, наколола её на вилку и шмыгнула носом, сунула в рот, помолчала, попыталась сделать голос беззаботным:
— Как совет?
— Как обычно, — фыркнул министр, — имитация деятельности. Полдня обсуждали авторское право, как будто в королевстве других проблем нет. К юго-востоку от столицы магическая аномалия, прогнозируют перепады температуры, от которых озимые вылезут раньше времени, естественно, помёрзнут, урожай пропал. На северо-западе шахту топит водой, уже неделю, оттуда молят о помощи, министерство никак не решит, чья это проблема — эмчеэсников короля или местного графа. На востоке полный предел, там некоторые уже в открытую вывозят вещи из дворцов, никому нет дела. Королевство балансирует на грани между войной и развалом, а совет министров голосует, считать ли надпись на заборе публикацией.